Альберт Лиханов - Невинные тайны

В наставшей тишине что-то мерно зашаркало, дверь распахнулась, и Павел увидел полного, большого, похожего на медведя мужчину с округлым лицом, половину которого составляли внушительные роговые очки, сильно увеличивавшие глаза за стёклами. Огромные глаза человека бессмысленно смотрели на Женю и Павла, казалось, даже смотрели не на них, а сквозь, очень отсутствующий был взгляд, отвлечённый, и ничего не выражали: ни радости, ни огорчения, ни удивления.

Одет был мужчина крайне небрежно: незастегнутые в нужном месте брюки держались на облохмаченных не новых подтяжках, грудь облегала несвежая, закапанная спереди чем-то красным майка, причем одна лямка съехала с плеча.

«И это всемогущий, очень большой человек?» — подумал удивленно Павел.

— А! Вот и ты! — сказал человек Жене, казалось, совсем не замечая Павла, и повернулся, не обняв сына.

— Па! — воскликнул Женя, бросаясь к отцу. — Что случилось?

— Что случилось, что случилось, — пробормотал тот, механически, как-то неосознанно беря мальчика за плечо. — Да знаешь ли, мама попала в больницу.

Не дождавшись приглашения, Павел переступил порог, притворил за собой дверь. Появилось ещё одно действующее лицо.

Негромко всхлипывая, в гостиную вошла старушка, увидев Женю, тоненько запищала: это был плач.

Павел увидел смятенность Жени. Мальчик кинулся к старушке, закричал:

— Ба, где она? Что у вас тут случилось? Потом бросился к отцу:

— Па, вызови машину, я поеду к маме! Где она лежит? Мужчина устало ответил:

— Это невозможно. К ней не пускают.

Павла не оставляло чувство нереальности происходящего. Этот дом… Всё сверкало здесь — небывалой красоты старинная многоэтажная люстра венецианского стекла полыхала, сплавляя свет обыкновенных электрических лампочек в многоцветный солнечный праздник, невысокие шкафы редкостной работы сияли неприкрытой роскошью музейной посуды, бликующего серебра и хрустальных ценностей. Такие же невысокие, пузатенькие книжные шкафы глубокомысленно посверкивали золотом старинных корешков, на стенах, оборудованных специальными осветителями, в позолоченных рамках покоилась добротная живопись, по всему похоже, предыдущих веков. На полу серебрился необыкновенной работы огромный ковер, сотканный, казалось, из шелка — такие, помнится, Павел видывал не то в Павловске, не то в Петергофе, но все же на стенах, не на полах. Интерьер завершал стол, накрытый ослепительно красной скатертью, и скатерть эта завораживала, заставляла тревожиться.

Павел подумал вдруг, что стол похож на операционный, больного только что увезли, а простыня ещё лежит, ну и бред!

Но всё остальное и правда походило на бред. По музейному залу бродил странный мужчина в подтяжках, подвывала, беспомощно свесив руки, старушенция в бедненьком ситцевом халатце, и метался мальчишка, одетый не под стать, как и все остальные, музею.

Мужчина сделал несколько бессмысленных шагов, бросил сыну, не оборачиваясь:

— Пригласи своего товарища. Пусть проходит.

— Это не товарищ! — крикнул Женя. — Это вожатый! Объясните сейчас же толком, что случилось?

— Что делать, мама? — глухо воскликнул мужчина и, наконец, обернулся. Старушка заплакала ещё громче, просто завыла.

Мужчина подошел к Жене, встал перед ним, сунул руки в карманы, совсем как школьник, опустил голову и сказал:

— Евгений, мужайся! Наша мать находится в следственном изоляторе. Иначе говоря, в тюрьме. Её обвиняют в воровстве, взятках, черт знает в чем!

Павел содрогнулся: мужчина заплакал, а мальчик захохотал.

— И ты — веришь! — заливался он. — И ты здесь сидишь! — Смех без перехода превратился в злой крик: — И ты её не спасаешь?

— Не верил, — крикнул сквозь слёзы отец. — Теперь верю. Мне показали!

Он метался по комнате, тыкался, словно слепой, о стулья, о стол, о шкафы — в них раздавался тонкий звон; вздрагивала (дребезжало стекло) редкостная посуда, изредка он некрасиво, судорожно всхлипывал, потом выскочил в какую-то дверь.

Стало тихо. Павел сделал лишь два-три шага с тех пор, как они вошли, и всё стоял там, у входа, пока происходило откровение, свидетелем которого он стал. Всё обрушилось так неожиданно и грубо! Впрочем, подумал он, неожиданности всегда бывают прямыми и грубыми. Если что-то рушится, то всегда без подготовки, без предупреждения об опасности.

И ещё — что мог и должен был сделать он? Чем помочь мальчику, старухе, этому несуразному мужчине, о котором у него было совсем другое представление по Жениным фразам? Как необходимо вести себя ему?