Уильям Хоффер - Только с дочерью

Я была потрясена, когда Махмуди с гордостью сообщил мне, что Амех Бозорг тщательно убрала дом в честь нашего приезда. Интересно, на что было похоже это жилище до уборки?

Старообразная, тощая прислуга, чьи гнилые зубы составляли идеальный цветовой ансамбль с ее темно-синей чадрой, суетливо выполняла приказания Амех Бозорг. Она водрузила на поднос чайник, сыр и хлеб – разумеется, все проделывалось на полу – и поставила его на полу в гостиной – для нас.

Чай разливали в маленькие стаканчики, эстаконы, объемом с четверть чашки, строго по старшинству: сначала Махмуди, единственному мужчине «за столом», затем Амех Бозорг, почтенной матроне, потом мне и наконец Махтаб.

Амех Бозорг изрядно подсластила свой чай, зачерпнув из сахарницы одну за другой несколько ложек и всыпав их в стакан. Добрая половина сахара осталась на ковре – приглашение тараканам к завтраку.

Чай, горячий и крепкий, оказался на удивление хорош. Я отпила глоток, и Амех Бозорг что-то выговорила Махмуди.

– Нет бы тебе положить сахар? – спросил он.

Я заметила, что Махмуди как-то странно стал изъясняться по-английски. Дома бы он сказал: «Ты не положила…» Сейчас он словно нарочито старался подчеркнуть, что английский язык является для него иностранным. Уже много лет Махмуди говорил по-английски как истинный американец. С чего вдруг такая перемена? Он что, опять начал думать на фарси, а потом переводить на английский? Вслух я ответила:

– Этот чай хорош и без сахара.

– Ты ее огорчила. Но я сказал, что ты и так сладкая. Сахар тебе ни к чему.

В глубоко посаженных глазах Амех Бозорг читалось явное неодобрение. Пить чай без сахара, вероятно, было нарушением этикета, ну и пусть. Я встретила взгляд своей золовки и, продолжая потягивать чай, выдавила из себя улыбку.

Хлеб, который подали к чаю, был пресным, безвкусным, сплющенным и засохшим – он напоминал картон. Сыр был овечий, острый. И Махтаб, и я любили овечий сыр, но Амех Бозорг не знала, что его надо хранить в воде, иначе он потеряет свой аромат. От этого сыра несло немытыми ногами, и мы с трудом проглотили по кусочку.

В то утро меня навестил Маджид, младший из сыновей. Он был весел, дружелюбен и прилично говорил по-английски. Он хотел показать нам множество достопримечательностей. Мы должны были осмотреть дворец шаха. И парк Мелят – один из тех редких уголков Тегерана, где растет трава. Он также готов был сопровождать нас по магазинам.

Однако мы знали, что все это придется отложить. Первые несколько дней мы будем принимать гостей. Друзья и родственники – дальние и близкие – хотели повидать Махмуди и его семью.

В то утро Махмуди настаивал, чтобы я позвонила родителям в Мичиган, я не соглашалась. Мои сыновья, Джо и Джон, которые остались с моим бывшим мужем в Мичигане, знали, где мы, но поклялись мне, что будут молчать. Я хотела скрыть это от моих родителей. Иначе они бы стали волноваться. А у них и без того было слишком много поводов для треволнений. У отца обнаружили рак толстой кишки – он был приговорен. Я хотела избавить родителей от лишних тревог и сказала им, что мы едем в путешествие по Европе.

– Я скрыла от них, что мы в Иране, – призналась я.

– Они в курсе, – огорошил меня Махмуди.

– Да нет же. Я соврала, что мы едем в Лондон.

– Когда мы в последний раз их навещали, я, уже стоя в дверях, сказал им, что мы собираемся в Иран.

Так что мне пришлось позвонить. На другом конце света раздался мамин голос. Поздоровавшись, я спросила у нее об отце.

– Он держится молодцом, – сказала мама. – Правда, химиотерапия – штука тяжелая.

Наконец я сообщила ей, что звоню из Тегерана.

– О Господи! – воскликнула она. – Этого-то я и боялась!

– Не беспокойся. Мы прекрасно проводим время, – солгала я. – Все замечательно. Будем дома семнадцатого числа.

Я передала трубку Махтаб, у которой заблестели глаза при звуках родного бабушкиного голоса.

Закончив разговор, я повернулась к Махмуди:

– Ты меня обманул! На самом деле они не знали, где мы.

– Но я же им сказал, – пожал он плечами.

Меня охватила паника. Неужели мои родители не расслышали? Или я уличила Махмуди во лжи?

Родственники приходили толпами – многолюдным обедам и ужинам не было конца. При входе в дом мужчинам вручались пижамы для гостей. Они удалялись в соседнюю комнату, чтобы быстро переодеться, и присоединялись к нам в гостиной. Амех Бозорг всегда держала наготове несколько полотнищ чадры для женщин, которые с необычайной ловкостью меняли черную уличную чадру на цветную домашнюю, при этом ни на дюйм не приоткрыв лица.