Уильям Хоффер - Только с дочерью

Случай представился на следующий же день. Махмуди ушел, не удосужившись известить меня куда. Амех Бозорг и остальные домочадцы погрузились в обычное послеобеденное оцепенение. Замирая от страха, я проскользнула на кухню, сняла телефонную трубку и набрала заученный наизусть номер. Пока я ждала связи, секунды казались мне часами. Раздались гудки – один, другой, третий; я молила Бога, чтобы кто-нибудь побыстрее ответил. И в тот момент, когда это произошло, вошла Фереште, дочь Амех Бозорг. Я старалась казаться спокойной. Она ни разу не заговорила со мной по-английски, и я была уверена, что она ничего не поймет.

– Здравствуйте, – произнесла я полушепотом.

– Пожалуйста, говорите громче, – откликнулся женский голос на другом конце провода.

– Не могу. Умоляю, помогите. Я заложница!

– Говорите громче. Я вас не слышу. Чуть не плача, я слегка повысила голос:

– Помогите! Я заложница.

– Говорите громче, – повторила женщина и повесила трубку.

Через десять минут после того, как Махмуди вернулся домой, он ворвался в комнату и, стащив меня с кровати, с силой тряхнул за плечи.

– С кем ты говорила? – рявкнул он.

Я была застигнута врасплох. Я знала, что весь дом настроен против меня, но не ожидала, что Фереште тут же наябедничает Махмуди. Я попыталась на ходу что-нибудь придумать.

– Ни с кем, – пролепетала я, что было наполовину правдой.

– Не ври. Сегодня ты с кем-то говорила по телефону.

– Нет. Я хотела позвонить Ассий, но не дозвонилась. Не туда попадала.

Махмуди с силой впился пальцами мне в плечи. Рядом рыдала Махтаб.

– Лжешь! – заорал он.

Он грубо швырнул меня на кровать и продолжал бесноваться еще несколько минут, затем вышел вон, повелительно бросив:

– Больше ни разу не притронешься к телефону!

Из-за поведения Махмуди я ни на что не могла решиться. Поскольку я никогда не знала, чего от него ждать, мне было трудно разработать четкий план действий. Когда он начинал угрожать, я укреплялась в своей решимости связаться с посольством. Когда бывал заботлив, во мне зарождалась надежда, что он передумает и увезет нас домой. Он играл со мной в кошки-мышки, лишая меня возможности действовать. По ночам его пилюли приносили успокоение. По утрам его вид рождал чувство неуверенности.

Как-то утром в конце августа, когда мы провели в Иране почти месяц, он спросил:

– Хочешь устроить день рождения Махтаб в пятницу? Это показалось мне странным. Махтаб исполнялось пять лет 4 сентября, во вторник, а не в пятницу.

– Я хочу отпраздновать день ее рождения, когда полагается, – возразила я.

Махмуди разволновался. Он объяснил мне, что в Иране день рождения – очень важное событие, которое всегда отмечается по пятницам, когда люди освобождаются от работы.

Я продолжала сопротивляться. Если я не могла отстоять собственные права, то не собиралась отступаться, когда речь шла о том, чтобы доставить радость Махтаб. На иранские обычаи в данном случае мне было наплевать. К моему удивлению и к вящему неудовольствию членов семьи, Махмуди согласился собрать гостей во вторник днем.

– Я хочу купить ей куклу, – сказала я, желая закрепить достигнутую победу.

Махмуди согласился и на это и договорился с Маджидом, чтобы тот провез нас по магазинам. Мы объездили множество магазинов, где были только убогие иранские куклы, прежде чем наконец нашли японскую, одетую в красную с белым пижамку. Во рту у нее была соска, и если ее вынуть, то кукла смеялась или плакала. Ее стоимость в риалах равнялась примерно тридцати долларам.

– Это чересчур дорого, – заявил Махмуди. – Мы не можем потратить такие деньги на куклу.

– Нет, можем, – запальчиво возразила я. – У девочки здесь нет куклы, и мы купим ей эту.

Что мы и сделали.

Я надеялась, что Махтаб порадуется празднику, порадуется впервые за целый месяц. Она ждала его с возраставшим нетерпением. Я была счастлива видеть, как она улыбается и смеется.

Однако за два дня до этого важного события произошел неприятный случай, испортивший ей настроение. Играя на кухне, Махтаб упала с низкой табуретки. Табуретка сломалась, и острый край деревянной ножки глубоко вонзился ей в руку. Услышав крики, я бросилась к ней и с ужасом увидела, что из вены хлещет кровь.

Пока Маджид готовил машину, чтобы отвезти нас в больницу, Махмуди быстро наложил жгут. Я держала плачущую Махтаб на коленях. Махмуди, пытаясь меня успокоить, сказал, что больница находится всего в нескольких кварталах от дома.