Уильям Хоффер - Только с дочерью

Усталость победила страх. И я задремала, просыпаясь от каждого толчка.

Наконец над морозным, чужим пейзажем взошло солнце. Со всех сторон нависали горы, покрытые глубоким снегом. Далеко на западе вздымались еще более высокие и устрашающие вершины. Мы же продолжали мчаться по обледенелой дороге.

Увидев, что я проснулась, женщина вновь попыталась со мной заговорить. Кажется, насчет того, что хотела бы поехать в Америку.

– Иран такой плохой, мы не можем получить визы. Махтаб заворочалась, потягиваясь и зевая.

– Сделай вид, что не понимаешь, – шепнула я ей. – Не переводи.

Она кивнула.

Мы приближались к Тебризу и у пропускного пункта сбавили скорость. У меня замерло сердце, когда я увидела впереди нескольких солдат – они останавливали наугад одни машины и пропускали другие. Мы попали в число первых. Наглый молодой офицер-пасдаровец просунул голову в окно и заговорил с водителем. Я затаила дыхание – ведь в качестве удостоверений личности у нас с Махтаб были только американские паспорта. Значились ли мы в списках разыскиваемых? Офицер перекинулся несколькими словами с водителем, затем жестом пропустил нас вперед, не проверив документы. Все вздохнули с явным облегчением.

Мы въехали в Тебриз. Он был меньше и опрятнее Тегерана. Возможно, это впечатление создавалось за счет свежевыпавшего снега, а возможно, в этом городе на меня повеяло свободой. Тебриз являлся неотъемлемой частью Исламской Республики Иран, однако стоял в стороне от революционной борьбы. И хотя город патрулировался пасдаром и военными отрядами, мне показалось, что жители Тебриза в большей мере хозяева своей жизни, чем тегеранцы.

Тегеран в миниатюре, Тебриз являл собой резкий контраст современных небоскребов и жалких развалин. В Иране Восток сталкивался с Западом, и до сих пор трудно предсказать, какой из двух образов жизни возобладает.

Машина петляла по каким-то задворкам, затем резко остановилась. Женщина коротко велела мальчику вылезать. Из предварительного разговора я поняла, что он должен был навестить тетю. О нас ему наказали помалкивать. Мальчик скрылся в коротком переулке, но через несколько минут вернулся. Оказалось, что тети нет дома. Женщина вышла из машины и вместе с ним свернула в переулок, почему-то меня это встревожило. Позже я поняла, что, хоть она и была посторонним человеком, ее присутствие в машине действовало на меня ободряюще. Мне не хотелось оставаться наедине с мужчинами, несмотря на их доброжелательность. Я предпочитала, чтобы рядом со мной была еще одна женщина. Махтаб заерзала.

– Мне нехорошо, – простонала она.

Ее лоб покрылся испариной. Она жаловалась на боли в желудке. Я придвинулась к дверце и успела вовремя ее распахнуть, чтобы Махтаб высунулась наружу, и ее вырвало в канаву. На ней тоже сказывалось напряжение. Мы с беспокойством подождали еще несколько минут, наконец женщина вернулась, одна.

Тетка была дома, она просто не слышала, как мальчик постучал в дверь. Я вздохнула с облегчением – женщина осталась с нами. Мы поехали дальше.

Через две-три минуты машина затормозила у оживленного перекрестка. Видимо, на городской площади. Водитель остановил машину прямо перед носом у постового.

– Живее! Живее! – сказала женщина, обращаясь к стоявшему на тротуаре человеку, который открыл дверцу и жестом велел нам вылезать.

Пока водитель шумно спорил с постовым, выговаривавшим ему за то, что он остановился в неположенном месте, мы пересели в другую машину, стоявшую за нашей. Если это был отвлекающий маневр, то он удался. Никто глазом не успел моргнуть, как мы с Махтаб уже укрылись в другой машине. Муж, жена и дочь забрались туда вслед за нами, и мы продолжили путь, оставив нашего прежнего водителя переругиваться с постовым. Что в Иране считается в порядке вещей.

Женщина указала на нового водителя, лет шестидесяти.

– Не разговаривайте с этим человеком, – шепнула она. – Он не должен знать, что вы американки.

Водитель был настроен весьма дружелюбно и, скорее всего, не догадывался, что связался с иностранцами. Наверняка, ему было приказано перебросить нас из пункта А в пункт Б. И наверняка ничего другого он знать и не хотел.

Мы пересекли Тебриз и направились к другому городу. Водитель возил нас по каким-то улицам, описывая бесконечные круги. Повсюду виднелись чудовищные следы войны. Целые кварталы были уничтожены бомбежкой. Каждая стена – изрешечена пулями. То тут, то там сновали военные патрули. Через некоторое время мы остановились в переулке, позади голубого пикапа, в котором сидело двое мужчин. Тот, что сидел со стороны пассажира, вышел, уверенно приблизился к нашей машине и заговорил с водителем на незнакомом мне языке – видимо, на турецком, с радостным возбуждением подумала я.