Уильям Хоффер - Только с дочерью

В тот вечер на рождественский ужин к нам пришли друзья, однако праздник омрачился глубоким горем Фереште. Она была на грани истерики. После того как ее муж отсидел в тюрьме больше года, ему наконец было предъявлено обвинение и вынесен приговор.

Даже после всего того, что я видела и слышала в этой сумасшедшей стране, я с трудом поверила своим ушам, когда Фереште простонала:

– Его признали виновным в антиправительственных мыслях!

И приговорили к шести годам тюремного заключения.

Махмуди отнесся к этому с сочувствием – ему, так же как и мне, нравилась Фереште. Но когда мы остались одни, он сказал:

– Наверняка здесь все не так просто.

Я не могла с этим согласиться, однако понимала, как важно для Махмуди верить в справедливость иранского правосудия, и потому промолчала. Махмуди был явно настроен против правительства аятоллы. Должно быть, он внутренне содрогнулся, услышав эту историю, так как ему тоже было чего бояться. Махмуди открыто бросил вызов закону, занявшись медицинской практикой без лицензии. Если человека могли засадить на шесть лет только за мысли, то каково же будет наказание за прямое действие?

Слава Богу, день после Рождества выдался суетливый и у меня не было времени себя жалеть. Нежданно-негаданно к нам нагрянули многочисленные родственники Махмуди с замечательными гостинцами и подарками: одеждой, предметами домашнего обихода, игрушками для Махтаб и охапками цветов. Это был столь разительный контраст по сравнению с прошлым годом, что не вызывало сомнений – семья меня приняла и решила это продемонстрировать.

Из близких родственников не пришел только один Баба Хаджи, но его жена старалась за двоих.

– Милочка! Милочка! – принялась она восклицать, не успев переступить порог дома.

Она была нагружена подарками: цветы, носочки, игрушечные кастрюльки и сковородки для Махтаб; целлофановые пакеты редкого и ценного шафрана из священного города Мешхеда, килограмм барбариса, новый русари и пара дорогих носков для меня; для Махмуди – ничего.

Она, как всегда, без умолку болтала, и вся ее болтовня была адресована мне. Она усадила меня рядом с собой и требовала, чтобы кто-нибудь переводил мне каждое ее слово. Любое ее высказывание начиналось с обращения «милочка», она расхваливала меня на все лады. Я такая хорошая. Всем нравлюсь. Все мной восторгаются. Такая труженица! Превосходная жена, мать и… сестра!

Растерявшись от такого потока комплиментов, я пошла на кухню, сомневаясь, хватит ли мне еды на такую ораву нежданных гостей. Все мое угощение состояло из остатков от рождественского ужина. Я постаралась подать их получше. Здесь были фаршированные курицей блинчики и лазанья, куски фруктового пирога, овощи, соусы, головка сыра и печенье.

Амех Бозорг распорядилась, чтобы все всё попробовали, поскольку эта чудная американская еда освящена руками ее сестры.

Поздно вечером, когда некоторые гости уже ушли, в дверях появились ага и ханум Хакимы. Как «человек в тюрбане», ага Хаким привычно завладел разговором, обратив его к религии.

– Давайте побеседуем о Рождестве, – сказал он и стал читать из Корана:

«И вспомни в писании Мариам. Вот она удалилась от своей семьи в место восточное.

И устроила себе пред ними завесу. Мы отправили к ней Нашего духа, и принял он пред ней обличье совершенного человека.

Она сказала: «Я ищу защиты от тебя у Милосердного, если ты богобоязнен».

Он сказал: «Я только посланник Господа Бога твоего, чтобы даровать тебе мальчика чистого».

Она сказала: «Как может быть у меня мальчик? Меня не касался человек, и не была я распутницей».

Он сказал: «Так сказал твой Господь: «Это для Меня – легко. И сделаем Мы его знамением для людей и Нашим милосердием». Дело это решено».

И понесла она его и удалилась с ним в далекое место.

И привели ее муки к стволу пальмы. Сказала она: «О, если бы я умерла раньше этого и была забытою, забвенною!»

И воззвал он к ней из-под нее: «Не печалься: Господь твой сделал под тобой ручей.

И потряси над собой ствол пальмы, она уронит к тебе свежие, спелые плоды.

Ешь и пей и прохлади глаза! А если ты увидишь кого из людей, то скажи: "Я дала Милостивому обет поста и не буду говорить сегодня с человеком"».

Она пришла с ним к своему народу, неся его. Они сказали: «О Мариам, ты совершила дело неслыханное!

О сестра Хардна, не был отец твой дурным человеком, и мать твоя не была распутницей».

А она указала на него. Они сказали: «Как мы можем говорить с тем, кто ребенок в колыбели?»