Владимир Спектр - Face control

Вечерами, сидя на кухне и листая свежий номер какого-нибудь птюча, у меня слезы на глаза наворачивались, только я представлял, как они ложатся, как хватает он ее своими грубыми руками, требуя исполнения ненавистного супружеского долга. Как-то давно она сказала, что у Вени огромный член и порой он делает ей больно. Было ли это вправду столь неприятным? Боль часто мешается с наслаждением, наслаждение, получаемое через страдание, не высшая ли точка неги? Ответить на этот вопрос трудно, ведь чужая душа – потемки. Давно уже знаю, что никому нельзя верить. Даже самый близкий и родной, казалось бы, человек наверняка имеет за пазухой камень, могущий стать причиной твоей гибели. Никому нельзя доверять, ни детям, ни родителям, ни друзьям, ни, тем паче, любимому человеку. Когда-то, не так уж и давно, я бы поверил. Мне тогда казалось, раз выбрали друг друга, идете по жизни вместе, то и чувствуете одинаково, дышите одновременно, получаете не сравнимый ни с чем кайф от погружения друг в друга. Обломался. Сначала думал: мир рухнет, так страшно и тошно сделалось от правды. Позже свыкся. Стал осознавать, что Вселенная, попадая в наше поле зрения, мгновенно персонифицируется и становится для каждого индивидуальной. «Каждый гражданин имеет право разместить в своем платяном шкафу одну-две личных Вселенных» – фраза, достойная записи в Конституцию.

Я знаю: мир, а точнее его восприятие, только внешне схож с реальностью. То, что вижу я, понравится ли Бурзум? Встречаясь и пользуя дар общения, трахаясь и обмениваясь физиологическими жидкостями, мы постепенно берем друг у друга многое, становимся во многом похожими. Но никакие усилия, никакой долгий трах и никакие жидкости не сделают из свинопаса принца, а из герцогини кухарку. Мы всегда будем оставаться в разных слоях, на разных, как это ни банально, ступенях. Мир всегда будет разным для нас, пусть в мелочах, в пустяке, но в решающий момент именно этот пустяк станет отправной точкой для жесточайшего конфликта. В этой стычке мы будем правы и не правы одновременно. Суд присяжных зависнет в непонятке, на чью сторону встать. Подумать только, ее любовь к примитивным полусладким игристым и твоя ненависть к шоколаду могут привести к бесповоротному разрыву.

Так стоит ли ждать? Чем глубже втягиваться в болезненные узы неравного союза, не лучше ли разом разрубить их и отвалить с чистым и пустым сердцем?

Всем нутром ощущаю, что жить не могу без Бурзум, она просто создана для меня! Стоит же вернуться домой, погрузиться с головой в семейное месиво, как я становлюсь опустошенным, растерянным и усталым. Все, что остается, – желание исчезнуть.

С другой стороны, размышляя здраво, все время прихожу к выводу, что союз с такой женщиной для меня невозможен.

Я знаю свою порочность. Всю сознательную жизнь я играю отрицательных героев. Являюсь негативом, «плохим» персонажем. А что Бурзум? Ясно как божий день, колдунья всегда готова пуститься во все тяжкие: плыть по потоку разврата, грязи, лжи и кайфа до тех пор, пока кто-нибудь не затормозит. Способен ли я стать сдерживающим стимулом, границей добра и зла, метафизическим тормозом, в конце концов? Вряд ли. Все, что помогает мне, – желание отыметь этот говенный мир. Я давно по другую сторону от добра. Мое знамя – ненависть и ложь, мой лозунг – «Противопоставление».

Во всех помыслах и чувствах я инфантилен, мне нет и пятнадцати.

поет про таких, как я, Marilyn Manson.

22:10. Добротный немецкий «Седан» Е класса тихо шуршит по весенней Москве, вечернему усталому асфальту, мелким лужицам и отражающимся в них деревьям, подвозя нас с Бурзум к Отрадному. На минуту задумываюсь о том, что жизнь – странная штука. Не мне, запутавшемуся в жизненном лабиринте московскому тусовщику, сидеть за рулем бюргерского авто. Ох, не мне! Есть во всем этом некий диссонанс. Я знаю: любой диссонанс, непорядок обязательно выйдет боком при первом же удобном случае. Как? В виде маленького стихийного бедствия, например, или карманной революции вкупе с небольшой эпидемией. Что-то должно произойти. Никогда не ощущаю умиротворенности и спокойствия. Даже на отдыхе, лежа в шезлонге, где-нибудь у Красного моря, знаю: что-то будет, случится, произойдет. И обязательно недоброе.

От горящих на панели приборов на душе уютно и тепло, в то же время чувствуется легкая горечь от близящегося расставания. Бурзум улавливает настроение.