Катя Пицык - Город не принимает

– Как насчет Колина Уолкотта?

– Да! Да! Да! – скандировала я.

Мы устроили танцы, поскакали немного по комнате. Было весело. Из-за свечей на стенах плясали тени – метались и прыгали вместе с нами. Что происходило за окном? Еще день? Уже вечер? Может, ночь? В паузе, во время передышки, под «Гошакабучи» Андрей вдруг сказал:

– Если ты сядешь ко мне на колени, об этом никто никогда не узнает, обещаю. А ты сделаешь мне приятно. Слушай! – он подскочил с табурета и упал передо мной. – Может, отдашься мне, в рамках милости и сострадания? Ты же такая милая. Это видно. Мяу.

В воздухе разлилась характерная тишина. Я знала, что все в итоге сведется к сексу. Раз уж я не настоящая пианистка, а всего лишь уборщица, раз уж я так далека от тыла и всякого отчего, раз уж пришла – сама! – напилась, не побрезговав сесть на матрас с душком, то почему бы заодно и не поддаться на уговоры? Раз уж у меня не хватило сил окончить школу с золотой медалью и поступить на бесплатное отделение в государственный университет, то откуда же мне взять силы отказать такому веселому парню, с такой коллекцией кассет, наливающему от щедрот? Я знала, что вечер кончится этим, ровно как и знала, что мне не стоило приходить, что мой сосед – скучный человек, предсказуемый, одно фиглярство, только и всего. Вечер испортился. Веселость лопнула, как дождевой гриб под ботинком ребенка: красивая жемчужная шкурка настроения, натянутая на реальность, за три с половиной часа растянулась донельзя и порвалась, обнажив черную волчью пыль – табак, темноту, тоску. Андрей потерся головой о мои колени. Судя по всему, изображая кота.

– Ау? Мяу. Почему? Тебе нужны шампогни? Хачи в тазиках? Английских тазиках, за пол-лимона баксов?

Я отклонила его, сказала какую-то грубость, которую не могла вспомнить наутро, и ушла. В коридоре я застала Анну Романовну сидящей у трюмо. Она перебирала на коленях рассыпчатую записную книжку. Должно быть, собиралась звонить кому-то.

– Ум… Ты выпила, что ль? Таня?

Я разувалась молча.

– Ты зачем к соседу ходила?

Не отвечать получалось невежливо. А отвечать – странно. Нецелесообразно. Впрочем, ситуация, как всегда, представлялась безвыходной: казалось, что адекватного ответа не существует в принципе. После стольких сигарет и виски хотелось лечь. Я прошла через коридор, мимо нее, к своей двери. И в спину услышала:

– Ты зачем туда ходишь? К больному человеку, а? Тань? Он с головой не дружит, к нему даже папа с мамой не ходят, а ты зачем? Ты оттуда мне сюда заразы присеешь… сифилис, и туберкулез, и этот… может быть, прости господи… СПИД. Ты зачем грязь в дом носишь?

Я повернулась к ней лицом. Это все, что я могла для нее сделать в ту минуту.

По пятницам мы с Димасом сдавали бутылки. Снимали со стеллажа, укладывали в полипропиленовые баулы и в две ходки носили в ближайший пункт приема. Вырученные средства сдавали Алику. Официально нам разрешалось брать из каждого поступления «бутылочных» денег ровно на два пива «для себя». Мы открывали их ближе к вечеру, в ознаменование надвигающихся выходных.

Димас носил спортивный костюм из гладкой, блестящей, тянущейся ткани. Костюм решался в трех тонах: основные детали кроя – в насыщенном изумрудном и кроваво-красном, лампасы – белые. За всю историю работы в Союзе я не видела Димаса в другой одежде. Только этот костюм. И кожаная парка сверху.

Выходя на улицу, Димас делал резкий выдох:

– Х-ху!

Смотрел на облачко пара у рта и восклицал:

– Свежо!

Он сидел в соседнем со мной кабинете. Целыми днями играл в компьютерные игры. Трах-трах-трах!!! Бах-бах-бах!!! Но звук никогда не превышал определенного предела – того, внутри коего соблюдался комфорт человека за стеной – то есть меня. В общем, мы неплохо ладили. Иногда я заходила к Димасу с чашкой кофе, посидеть на столе, свесив ноги, попялиться в окно. В свои тридцать восемь мой сослуживец не имел семьи, носил волосы до плеч, располагал определенными воззрениями на Ельцина, на иномарки, на футбол. Он охотно делился соображениями. Жизнь – говно. Хачи достали. «Ситроен» – говно: слабый движок. Деньги есть только у жадных и беспринципных. Сериалы затрахали. «Хонда» – говно: лажовый пластик. «Ментов» смотрит стадо. Загробного мира нет. На хрена тужиться оставлять след в истории. Зачем себя обманывать? Только придурок берет тачку, которую надо каждую десятку загонять на сервис.

Как-то Димас посмотрел за сутки двадцать серий «Ментов». Кто-то дал ему кассеты.