Инга Кузнецова - Пэчворк. После прочтения сжечь

(цвет всего)

А потом – однократной вспышкой – возникают найденные в комоде круглые очки а-ля Леннон с фиолетовыми стеклами.

(герань)

Боль обрушивается на меня, превращая в растение, инфузорию. Лишь шуршанье сухими пальцами во внутреннем кармане плаща оказывает ей сопротивление. Валидол. Остальное тело уже капитулировало. Я очень хорошо знаю, что со мной. Тому, как все это безобразие называется, на русском есть симметричное слово – герань. (…)

(освенцим)

«Освенцим моей нежности» – так он говорил.

Что он делал со мной?

У меня нет адекватного способа, которым можно было бы об этом рассказать. Получается грубо, какая-то безличная механика. Восстание манекенов не вызывает чувств. Техника сексуального принуждения – это интересно, но разве в ней дело? Как описать распадение человека на атомы? На элементарные частицы? На элементарные частицы элементарных частиц? Как подумать о том, до каких пределов любовь может все это держать? У меня нет такого языка в кармане. Я тычусь, и все – не то. Найти его, изобрести его, адекватный феноменам – такая невозможная, обреченная задача! Но я должна это сделать, у меня нет выбора – мне нужно высказаться и наконец замолчать. Чтобы отдохнуть, чтобы раствориться в прохладе молчания.

(не поворачивая головы)

Что я могу сказать в свое оправдание?

Что, кажется, я имею право не носиться с собой, как с писаной торбой. Кажется, я имею право и на страдание. Я скажу им: позвольте мне это, ангелы с рюкзаками, как вы разрешали тогда, до тех пор, пока мы не выдержали. Этой любви/битвы на острие каменного копья/топора.

Но ангелы-хипстеры – или кто бы они там ни были – теперь ожидают за каждым поворотом, чтобы напомнить: какой же в этом смысл, если риски повсюду, грань выживания-и-не проходит всюду? Хочешь изучать края – оставайся на месте, мол.

Так что же ты делаешь?

Куда ты едешь?

Это твой страх говорит тебе: «А ну посмотри мне в глаза! Ты же снова меня ищешь. Зачем?»

(провокация)

Рюкзачные ангелы, выслушайте то, что я поняла слишком поздно: слабость, если только она настоящая, действительная беззащитность – одна из самых лучших защит. Это вызов. И возможность узнать главное про всех, первичное в них.

Сразу, как только входишь в комнату, полную других. Сразу, как выходишь в мир. Умоляю вас, разрешите!

Слабость дает огромное преимущество в скорости понимания других. В скорости различения фальши. Можешь ли ты использовать это понимание людей и их возможностей для адаптации в социуме или нет – это уже совсем другой вопрос.

(скромнее жить)

То, что кажется сложным, оказывается неважным. То, что кажется важным, оказывается невозможным.

Но я схвачу тебя, прошлое. И сделаю настоящим – грубо, меня так учили.

Ради свободы, несовместимой с разумностью. Надоело прятать тебя и прятаться от тебя.

Слишком много жизни потратила на отчаяние. Хотя оно и развивает мозг, слишком мало времени на такие вещи. Отчаяние – непростительная роскошь. Жить надо скромнее.

(не все ли равно)

И теперь, когда я снова ищу – свои страх-любовь-язык, – на первый план выходят не только промежутки, воздух между теснотой и плотностью, но и нехватка воздуха. Внутри нее тоже может произойти сдвиг, и откроются миры. И не важно, где ты тогда окажешься – в пространстве жизни ли, в пространстве смерти ли, в пространстве жизни/смерти ли.

Вот тогда и случится чудо. Это простецкое чудо пограничья. Властное и бессмысленное, оно как минимум продлевает упрямое присутствие автора (поступков или словосочетаний – не все ли равно).

(достаточные основания)

Пора вернуть чувствительность ступням и найти туфли. Развернуть плащ, застегнуть сумку.

Достаточные основания для безднования.

(коллеги)

Спрыгнув с подножки, встряхиваюсь, как залежавшееся животное, перебегаю дорогу и спускаюсь в подвал непритязательного торгового центра.

Именно здесь, среди фикспрайсовых лавчонок, бюджетных аптек и вульгарных парикмахерских, таится полигон для тренировочных игр (с этого я и начну перед выходом в город, где все будет сразу набело). Это мини-склад утраченных иллюзий, примерочная чужих судеб, позволяющая отсрочить твою. Это секонд-хенд.

Я люблю вещи с историей; неведомые люди, жившие в них и оставившие на них следы своих биографий в виде небольших затяжек и дырочек, вызывают нежное родственное чувство, что-то вроде сестринского близнецовства (одежду моего размера носят очень молодые девушки). Все мы близки – в конце концов, все мы довольно неопытные коллеги из одного отдела, который называют человечеством, и все равны перед опасностью увольнения из проекта.