Видиадхар Найпол - Полужизнь

Отец разъярился. От всей его мягкости и терпеливости не осталось и следа. Он был просто вне себя. Прошло много времени, прежде чем он смог задавать вопросы.

— Кто эта девушка?

Я ответил. У него отнялся язык. Мне показалось, что он сейчас упадет в обморок. Я захотел его успокоить и рассказал ему о ее дяде, подстрекателе неполноценных. Это было глупо и противоречило всей моей идее жертвы, но я пытался объяснить ему, что у девушки все же есть какая-то родня и она не совсем уж пустое место. Однако вышло только хуже. Он не желал ничего слышать о подстрекателе. Он лег плашмя на старую бамбуковую циновку, которой был покрыт бетонный пол нашей маленькой гостиной, и принялся звать мать. Я очень хорошо видел его толстые, заскорузлые подошвы. Они были грязные и потрескавшиеся, а по краям от них отслаивались узенькие полоски кожи. Как придворному, моему отцу было запрещено носить обувь. Но мне он ее покупал.

Наконец он сказал:

— Ты опозорил нас всех. А теперь нам придется еще вынести гнев директора колледжа. Ты обесчестил его дочь, потому что люди считали тебя практически ее мужем.

Вот так — хотя я не тронул ни ту, ни другую и не заключал ни с одной из них официального союза, оказалось, что я обесчестил уже целых двух девушек.

Утром у отца были запавшие глаза. Он плохо спал. Он сказал мне:

— Много веков мы оставались такими, какими были. Даже когда пришли мусульмане. Даже когда мы голодали. А теперь ты загубил все наше наследие.

— Настала пора приносить жертвы, — сказал я.

— Жертвы. Какие еще жертвы?

— Я следую призыву махатмы. Тут отец замолчал, и я добавил:

— Я пожертвовал единственным, что у меня было. — Этот аргумент пришел мне в голову вчера вечером.

Отец ответил:

— Директор колледжа — очень влиятельный человек, и я уверен, что он найдет способ нас покарать. Не знаю, как я ему скажу. Не знаю, как мне смотреть ему в глаза. Тебе легко говорить о жертвах. Ты можешь уехать. Ты еще молод. А мне и твоей матери придется расплачиваться. Вообще-то тебе действительно лучше уехать. Здесь тебе не дадут жить с такой женой. Об этом ты подумал?

Мой отец был прав. До сих пор все было для меня довольно просто. Пока я еще не жил с этой женщиной. С каждым днем эта перспектива становилась все более реальной и все больше меня отталкивала. Так что я очутился в странном положении.

Несколько недель жизнь текла по-старому. Как и раньше, я жил в доме отца и время от времени навещал девушку в мастерской. Ходил на службу в Департамент земельных налогов. Отец по-прежнему боялся мести директора колледжа, но ничего не происходило.

Однажды мне сказали:

— Тебя вызывает главный инспектор.

На столе перед главным инспектором лежала стопка папок. Некоторые из них я узнал. Он спросил меня:

— Если я скажу, что вас снова выдвинули на повышение, вы будете удивлены?

— Нет. Да. Но у меня нет нужной квалификации. Я не справляюсь со всеми этими повышениями.

— Вот и мне так кажется. Я посмотрел кое-что из вашей работы. И удивился. Некоторые документы уничтожены, расписки выброшены.

— Не знаю, — сказал я. — Какое-то хулиганство.

— Думаю, я должен сказать вам сразу. Вас проверяют на коррупцию. Были жалобы от вышестоящих сотрудников. Это серьезное обвинение, в коррупции. Вы можете сесть в тюрьму. Вам грозит СЗ — строгое заключение. В этих папках хватит улик, чтобы осудить вас.

Я пошел в мастерскую, к девушке. Она была единственной, с кем я мог поговорить.

— Значит, ты помогал мошенникам? — спросила она. Похоже, ей это понравилось.

— Ну да. Я не думал, что начальство когда-нибудь узнает. В этой конторе столько бумаг. Можно состряпать любое дело против кого угодно. Между прочим, у директора колледжа на меня зуб. Он хотел, чтобы я женился на его дочери.

Девушка сразу поняла, что к чему. Мне не пришлось больше ничего объяснять: она сама сделала необходимые выводы. И сказала:

— Я попрошу дядю устроить демонстрацию. Дядя, демонстрация — толпа неполноценных, размахивающих своими грубыми флагами и выкрикивающих мое имя перед дворцом и секретариатом. Я сказал:

— Нет-нет. Пожалуйста, не надо демонстрации. Она принялась настаивать. Мой рассказ задел ее за живое. Она сказала:

— Он умеет завести народ. — Она употребила английское слово.

Мысль о том, что меня будет защищать подстрекатель неполноценных, была невыносима. К тому же я знал, что после всех страданий, которые я причинил отцу, этот удар убьет его. Именно тогда, зажатый между девушкой и директором колледжа, между подстрекателем и угрозой тюремного заключения — очутившись, как говорится, меж двух огней, — я и начал думать о побеге. Я подумал, что могу найти убежище в знаменитом городском храме. Как дед. В этот момент наивысшего самоотречения я бессознательно вернулся к образу действий своих предков.