Видиадхар Найпол - Полужизнь

Они отошли от окна и сели по разные стороны большого стола. Когда Ричард опустился в кресло, он показался Вилли еще более широким, массивным и грубым, чем при их первой встрече. Он сказал:

— Когда-нибудь вы, пожалуй, поможете нам по-другому прочесть "Грозовой перевал". Хитклиффа ребенком нашли близ ливерпульских доков, и он был наполовину индиец. Да вы и сами знаете. — Он взял со стола несколько листков с машинописным текстом. — Вот договор на вашу книгу.

Вилли вынул ручку.

— А читать его вы не собираетесь? — спросил Ричард. Вилли смутился. Он хотел посмотреть договор, но не осмелился сказать об этом Ричарду. Читать договор в его присутствии значило бы поставить под сомнение честность Ричарда, а это было бы невежливо. Ричард сказал:

— Вообще-то это наш стандартный договор. Семь с половиной процентов с продаж в Англии, три с половиной — с продаж за рубежом. Мы будем вашими представителями. Конечно, если вы этого хотите. Если нам удастся продать вашу книгу в Америке, вы получите шестьдесят пять процентов. За перевод шестьдесят, за экранизацию — пятьдесят, за вариант в мягкой обложке — сорок. Сейчас вам может показаться, что эти дополнительные права ни к чему. Но их нельзя упускать из виду. Мы сделаем за вас всю тяжелую работу. У нас есть для этого все необходимое. А вы будете сидеть спокойно и получать то, что вам причитается. Договор был напечатан в двух экземплярах. Когда Вилли подписывал второй, Ричард вынул из ящика стола конверт и положил его перед ним.

— Это аванс, — сказал он. — Пятьдесят фунтов новыми пятифунтовыми бумажками. Вы когда-нибудь получали больше за один раз?

Вилли ответил, что нет. Самой крупной суммой, полученной им на радио, были тринадцать гиней — за пятнадцатиминутный сценарий по "Оливеру Твисту" для образовательной программы Би-би-си.

Когда он вернулся в приемную, девушка за коммутатором уже немного успокоилась. Но по ее лицу было видно, какая у нее несчастная жизнь — между мучениями дома и мучениями на работе. Вилли снова подумал о своей оставшейся в Индии сестре Сароджини; теперь в этой мысли было еще больше беспомощности и отчаяния, чем в первый раз.

Роджер захотел посмотреть договор. Вилли нервничал. Ему было бы трудно объяснить Роджеру, почему он его подписал. Роджер читал с серьезным видом, как и положено юристу, а под конец, помедлив, сказал:

— Ну что ж, наверно, самое главное — опубликовать твою книгу. Что он о ней сказал? Про книги он обычно говорит очень умные вещи.

— Про мою он ничего не сказал, — ответил Вилли. — Он говорил о Маркусе и о "Ярмарке тщеславия".

Через месяц или чуть больше Ричард устроил вечеринку у себя дома, в Челси. Вилли пришел туда рано. Он не нашел никого из знакомых и завел разговор с низеньким, толстым человечком в чересчур тесной для него куртке и грязном свитере. Непричесанный и в очках, довольно молодой, этот человечек выглядел так, как в уже забытые времена полагалось выглядеть писателю, ведущему богемный образ жизни. Он был психологом и написал книгу под названием "Животное в вас… и во мне". Он принес с собой несколько экземпляров; никто ими особенно не заинтересовался. Вилли так ушел в беседу с этим человеком — каждый из них использовал другого как прикрытие от равнодушного общества, — что не заметил прихода Роджера. Почти сразу же после того, как он увидел Роджера, ему на глаза попалась и Серафина. Она была с Ричардом. В розовом платье в цветочек, прямая и элегантная, она выглядела все же не такой строгой, как на ужине у Роджера. Вилли покинул психолога и двинулся к ней. Она встретила его легко и дружелюбно; новое настроение сделало ее очень привлекательной. Но все ее мысли были устремлены к Ричарду. Они говорили — туманно, отвлекаясь на другие разговоры, — о каком-то смелом деловом начинании, которое затевали вместе: похоже, они собирались, опередив конкурентов, наладить бумажное производство в Жужуе на севеpe Аргентины, а потом печатать книги в мягкой обложке дешевле, чем в Европе и Соединенных

Штатах. Оказывается, теперь научились делать хорошую бумагу из багаса волокнистой массы, остающейся после переработки сахарного тростника. В Жужуе у Серафины были плантации сахарного тростника площадью во много квадратных миль. Багас в Жужуе ничего не стоит — его просто выбрасывают, а сахарный тростник вырастает меньше чем за год.

Хорошо одетые мужчины и тщательно одетые женщины, обходясь очень немногими словами и часто заменяя их улыбками, поддерживали этот наигранно многозначительный разговор о багасе. Вилли подумал: "В своем большом кабинете Ричард был настоящий. И та девушка была настоящая. А здесь, в этом домике, на этой вечеринке, Ричард притворяется. Все притворяются".