Франсуаза Саган - В туманном зеркале

Сибилла, по своему обыкновению, сомневалась, стоит ли ей выведывать у Франсуа его секреты и причины дурного настроения. Но она нисколько не сомневалась в том, что настроение у него дурное и что-то происходит, а если бы и попыталась убедить себя в обратном, то вопросительный знак, поставленный Ненси, поглядевшей на неуверенно сгорбленную спину Франсуа, когда они возвращались, помешал бы ей. Больше всего огорчало Сибиллу – и не без оснований, – что ее уверенность в неблагополучии превратит что-то пока еще смутное и необязательное в неизбежность. Будучи по натуре человеком цельным, Сибилла безотчетно во всем стремилась к некоему максимуму, но не понимала этого и перед другими не гордилась. Будучи во всем максималисткой, она стремилась и к максимальной терпимости и в самом деле была очень терпимой, хотя кое-какие уязвимые точки ставили ее терпению предел, но пока она еще не знала ни о своей уязвимости, ни о пределах, потому что жизнь ее с ними не сталкивала.

В общем, Сибилла спросила только и даже не слишком вслушивалась в ответ, с чего он так развеселился, увидев Бертомьё. Франсуа сослался на фасон его пиджака, манеру говорить и прочее, Сибилла согласилась с ним. И сама, спустя несколько минут, сказала, что Муна Фогель совсем не похожа на допотопную мумию, Поль и Ненси, пожалуй, тут сильно преувеличили. Она даже прибавила, что Муна, на ее взгляд, вполне «приемлема». На что Франсуа, после вполне нелицеприятного размышления, сказал, что на этот раз, пожалуй, преувеличивает она. И тут же добавил, что очень скоро скажет Сибилле что-то куда более определенное насчет Муны, так как действительно звонил ей и договорился о встрече по поводу их пьесы, что надеется повидать ее без Бертомьё, так как ему кажется, что противится постановке старый разнаряженный франт-ретроград. «Может, и так, – согласилась Сибилла. – Посмотрим, там будет видно». А пока они отпраздновали новую рубрику в журнале Сибиллы. «И прекрасно отпраздновали, и день, что ни говори, был отличный», – признал Франсуа.

К сожалению, Франсуа понял, что сумма в десять тысяч франков, получаемая в две недели раз за шесть страничек машинописного текста для журнала «Французская женщина», кажется грандиозной не только Сибилле, но и главному редактору. Эти десять тысяч франков Сибилла должна была заслужить: для обездоленных читательниц, которые не имели счастья обитать в городе Светоче, она должна была воссоздавать обаяние театральных пьес, очарование балетов, напряжение модных фильмов, с ее помощью они должны были побывать на самых престижных празднествах. («Престижный» – а что, собственно, имеется в виду под этим определением?) И если Сибилла не кривя душой восхищалась изысканным и оживленным праздником, устроенным фирмой «Герлен», то усаживать своих доверчивых читательниц в кресло за двести франков, с тем чтобы они познакомились с претенциозной мурой или, хуже того, с мурой без всяких претензий, она не могла. Сибилла и сама не хотела пичкать своих читательниц всякой ерундой, она искала чего-то всерьез стоящего, в общем, упорствовала в профессиональной добросовестности, которая разлучала их по вечерам, несмотря на то, что запасы терпения у Франсуа были еще меньше запасов снисходительности у Сибиллы. Вообще-то Франсуа охотнее посмеивался, чем злился, но, честно говоря, даже на свои критические статьи он тратил раза в три меньше времени, чем Сибилла на свою хронику, и так оно и бывало, чем, смотря по обстоятельствам, либо он сам, либо Сибилла втайне гордились. Короче говоря, получилось так, что между Франсуа и Сибиллой возник подспудный спор, и при том, что на личности они не переходили, одна личность копила раздражение против другой – подобных противостояний они всегда старались избежать, и вот теперь каждый считал, что именно он сглаживает острые углы, и только пуще раздражался, виня в неуступчивости другого.

У Франсуа не было никаких новостей ни от Бертомьё, ни от Муны Фогель, которые тем временем поставили в своем театре пьесу английского драматурга, обеспечив успех своей постановке в основном подбором актеров. Пользовалась успехом и хроника Сибиллы, благодаря ее добросовестности и таланту. Она недаром тратила на нее столько времени; успех, которого она добилась, можно было считать серьезным. Что касается Франсуа, то его серия «Поэты XX века» продвигалась в издательстве с грехом пополам. Писал он статьи и для газеты, но из-за своей политической позиции она была на грани краха, и ее ничто уже не могло спасти. Статьи Франсуа по-прежнему выделялись обширностью его культурного багажа и незаурядной остротой, за что кое-кто называл их саркастическими до претенциозности, и Франсуа соглашался. «Если бы не Сибилла, мы бы и концов с концами не сводили», – повторял он друзьям на каждом шагу и довел кроткую Сибиллу до белого каления. За прожитые с Франсуа десять лет она привыкла к его сдержанности и тактичности, но теперь!.. Наконец, не выдержав его очередной жалобы, она позволила и себе сказать тем же самым друзьям: «Франсуа болтает невесть что! Только и знает что жаловаться…» Ответом ей было потрясенное молчание. Она так редко сердилась, что ее вспышка произвела впечатление разорвавшейся бомбы. Домой из гостей они возвращались по бульвару Пор-Руаяль, рядом, но не вместе, в не свойственном им молчании, за которое Сибилла винила себя лишь наполовину.