Франсуаза Саган - Прощай, печаль

– Да ты заболел! – произнесла как всегда прозорливая Соня.

За словами последовали действия: она подтолкнула Матье к дивану, завалила его и тотчас же легла сама, наискось и поверх Матье, затем стала внимательно рассматривать его испуганным взглядом.

– Да ты заболел, Матье! Что с тобой случилось? Да скажи же мне, Матье, что с тобой случилось? Я же вижу, что ты заболел!

Матье стал разглядывать ее снизу вверх. Разглядывать ее прекрасное лицо, прекрасные глаза, прелестный нос, очаровательные губы, ослепительно белые зубы. Матье смотрел на Соню и думал о том, как жаль, что он не влюблен в нее до безумия. Жалко и обидно. Зато удобно. Иначе как бы «безумно влюбленный» мог смириться с тем, что больше не увидит это прекрасное лицо? И он смущенно улыбался, стараясь утешить ее, успокоить, не столько по поводу своего здоровья, сколько по поводу чувств, которые к ней испытывал.

– Отвечай же! – настаивала она. – Матье, умоляю, отвечай же!

И внезапно Соня уткнулась ему в плечо и зарыдала. «Я ей еще ничего не рассказал, а она уже плачет, – подумал, а точнее, упрекнул себя Матье. – Должно быть, вид у меня весьма загадочный и довольно мрачный!» Да, конечно, слезы ее тронули его, но тут ему захотелось, не дожидаясь, пока слезы иссякнут, удовлетворить ее любопытство, пока оно не стало недоверчиво-въедливым. И Матье ощутил себя морально обязанным оправдать этот непроизвольно льющийся поток слез.

– Эта проклятая опухоль в легких! – проговорил он.

Она перевела дыхание, привстала, уселась на диване лицом к Матье, подобрав под себя ноги.

– Мне надо было уже давно тебя бросить, – с трудом проговорила она дрожащим голосом. – Я приношу несчастье! Смотри, подумать только: два года назад… моя мать! Прошлой зимой… Анна-Мари! А сегодня… ты! О, нет! Я этого не перенесу! Это уж слишком!

И она вновь залилась слезами. Ощущая острое внутреннее несогласие с тем, что попал в число членов некоей ассоциации, из которой он, будучи здоровым, бежал бы не разбирая дороги, Матье к тому же увидел, что стал одним из многих виновников Сониной печали, а не единственным в своем роде. «А теперь я обязан ее пожалеть», – подумал он, ощутив некое подспудное раздражение.

– Клянусь, что никогда в жизни не мечтал присоединиться к душам твоей матери и лучшей подруги, – проговорил он протяжным голосом.

Но вскоре он почувствует себя виноватым!..

– Бедненький мой, – спохватилась она, – а я-то себя жалею. Тебе не больно?

– Нет, нет. Совсем не больно. На протяжении трех месяцев я буду чувствовать себя очень хорошо.

– И конечно, рентген, химиотерапия и все такое прочее ничем не помогут! – с горечью произнесла она, напрочь выкинув из памяти новейшие достижения в области канцерологии, а также одержанные учеными более или менее продолжительные и блистательные победы над болезнью, которые с гордостью комментировали телевидение и пресса. Нет, она заранее решила, что его случай принадлежит к числу самых серьезных и самых трудноизлечимых, самых смертельных разновидностей рака. Пристрастие возлюбленного ко всякого рода крайностям лежало в основе такого вывода.

– На самом деле лечение не дает существенных результатов, – заявил Матье. – Да и в данный момент оно невозможно.

– Видеть тебя облысевшим… исхудавшим… пожелтевшим… Только представь себе… ты… Нет, я не выдержу этого! – воскликнула она, вновь падая на диван. – Только не ты! Только не ты! – выкрикивала она, и Матье, как ни лестно ему было слышать это, несколько смутился от того, что хотя бы в эстетическом плане нынешняя его внешняя привлекательность не позволяет ему пережить свои волосы и нежный цвет кожи.

– Я буду ухаживать за тобой! – всхлипывая, проговорила она.

Он поглядел на нее, слегка обескураженный. Лицо Сони опухло от слез, утонуло в них, глаза залиты влагой, губы побелели. Да, в столь грозный час она красотой не отличалась… Но кто на ее месте выглядел бы иначе?

– А они уверены, что ничего нельзя поделать? – переспросила Соня, но в ее голосе прозвучала не безумная надежда, а желание покончить с разговором на тему о выздоровлении. Соня, маленькая женщина, всегда обожала простые решения, даже если они обнаруживали ее глупость.

– А сколько времени тебе осталось? – тихо-тихо прошептала она на ухо Матье, словно произнесла нечто неприличное или раскрыла некий секрет, который спрятавшееся у нее под диваном злобное, назойливое божество могло бы предать гласности и разболтать всему миру.