Франсуаза Саган - И переполнилась чаша

– Мой супруг был не американцем, а австрийцем, – сказала она устало.

– Стало быть, этот австриец оставил такую красивую женщину танцевать в Вене вальсы одну? Потому вы и развелись?

Он смеялся, но невеселым смехом, а шутки, похоже, были столь же тягостны ему самому, как и слушателям. Алиса отвечала ему чуть ли не сочувственно:

– Мой супруг был австрийцем, но он был также евреем, теперь понимаете, майн капитан?

Наступившая пауза продлилась несколько дольше, нежели предыдущие. Капитан, казалось, не мог перевести дух.

– Удостоверение арийки, – потребовал он сухо и без всякой игривости.

Алиса, неожиданно расслабившись, открыла сумочку, достала продолговатую бумагу со штампами и марками и протянула стоящему рядом солдату.

Офицер изучил ее, ни разу не взглянув на Алису, положил на стол и процедил, все так же не поворачивая головы:

– Полагаю, теперь вы предпочитаете арийцев? Или же вам недостает маленького шрама, который отличает евреев? Может, из-за него вы их и любили? Или вам больше нравились их деньги? А что уж там в карманах штанов, женщины особенно не разбирают? Achtung [4], – прорычал он, в то время как Шарль вскочил со стула и, перегнувшись через стол, схватил его за горло.

В завязавшейся драке Шарль, разумеется, потерпел поражение, но все-таки не сразу. Алиса закрыла лицо руками при первом же обрушившемся на Шарля ударе и отняла их только тогда, когда стихло прерывистое дыхание дерущихся мужчин и звуки ударов по бесчувственному телу. Шарль наискось сидел на стуле, голова была откинута назад, волосы растрепаны; он дышал шумно и немного постанывал, струйка крови стекала к виску, склеивая блестящие, чистые, гладкие волосы; и, как ни странно, незначительный внешний ущерб потряс Алису намного сильнее, нежели болезненно искаженное лицо и хрипы. «Сейчас придем в гостиницу, и я вымою ему голову, – вертелось у нее на уме, – швейцар, надеюсь, даст мне горячей воды, в кране вода еле теплая, и я его как следует помою».

Шарля держали за плечи два солдата, тоже заметно потрепанные, а один – с фонарем под глазом. Когда Шарль открыл глаза, они вцепились в него еще крепче. Придя в сознание, он увидел Алису и машинально улыбнулся ей и уж только потом, заметив капитана за столом, насупился, как школьник. Все это выглядит пародийно, думала Алиса, и нереально.

– Стало быть, шуток не любим? – проговорил капитан, приближаясь к Шарлю. – Может, ты тоже еврей? Сейчас проверим.

Он сделал знак третьему солдату, тот расхохотался и, невзирая на брыкания и ругань Шарля, принялся стаскивать с него брюки. Алиса отвернулась: яростные крики Шарля раздирали душу и приводили в отчаяние.

– Поглядите, сударыня, и сравните с вашим мужем, – сказал капитан, а поскольку она не шелохнулась, добавил: – Или вы предпочитаете продержать его в таком виде до утра…

Она повернулась к Шарлю. Он стоял полураздетый, спущенные брюки лежали на щиколотках, рубашку и смокинг солдаты оттянули назад. Алиса увидела его потупленные глаза и униженное, пристыженное лицо. Тогда она позвала его по имени самым соблазнительным тоном, на какой была способна. Встретившись с его глазами, которые он все старался отвести, она демонстративно опустила взгляд на нижнюю часть его тела, потом нарочито медленно подняла. С нескрываемым уважением одобрительно кивнув головой, она улыбнулась Шарлю сияющей, восхищенной, многообещающей и призывной улыбкой, улыбкой, которая повергла в изумление и бросила в краску как Шарля, так и его истязателей.

Они вышли только на рассвете, проведя в казарме еще три часа, понадобившиеся для того, чтобы влиятельнейшая госпожа Б… поручилась за светскую даму Алису Файат, а помощник начальника кабинета в Виши Самбра поручился за своего племянника Шарля Самбра. Когда они вышли на площадь Святого Августина, им чудом повстречался фиакр, доставивший их на улицу Риволи.

Всю дорогу до гостиницы Шарль не проронил ни слова. Он держал Алису за руку и мрачно насвистывал «Розовый цвет вишни и белый яблонь», совсем как пятью часами раньше. Пять часов! Всего пять часов назад! Алиса шла как оглушенная, однако у нее достало проницательности удержать Шарля за руку перед своей дверью, впустить его в комнату и, прижавшись к нему в темноте, проговорить: «Давайте спать», – нежно, но повелительно. Настолько повелительно, что поначалу он подчинился. Но и достаточно нежно, чтобы он осмелился ослушаться ее часом позже, как только тело его вновь обрело уверенность в себе.