Франсуаза Саган - Через месяц, через год

– Я позвоню тебе завтра, – сказал Бернар.

Он склонился к ней над раскрытой дверцей. При расставании он, должно быть, чувствовал что-то вроде облегчения – так бывает, когда страсть бурлит в тебе. Кажется, что, расставшись, будешь наконец спокойно наслаждаться своим счастьем. Жозе улыбнулась ему. Она снова задышала ночным парижским воздухом, слышала шум автомобилей вокруг, снова жила своей жизнью.

– Поторопись, – сказала она.

Жозе посмотрела, как он входит в подъезд, и отъехала. Накануне она сказала ему о том, что грозит Николь и что им нужно срочно выехать к ней. Ждала бурной вспышки, страха, но единственной реакцией Бернара был вопрос:

– Так ты потому и приехала?

Она ответила «нет». И сама не знала, почему струсила. Быть может, ей, как и Бернару, хотелось защитить эти три серых, удивительно нежных дня в Пуатье: неспешные прогулки по замерзшим лугам, долгие разговоры без пустых фраз, ночные нежности, и все это под знаком ошибки, делавшей все абсурдным и – как ни странно – честным.

В восемь она уже была у себя. Помедлив, все-таки спросила горничную о Жаке. И узнала, что через два дня после ее отъезда он ушел, забыв пару туфель. Жозе позвонила по тому адресу, где Жак жил раньше, но он переехал, куда – неизвестно. Она повесила трубку. Люстра ярко освещала ковер в слишком просторной гостиной, она почувствовала, что смертельно устала. Посмотрела на себя в зеркало. Ей было двадцать пять, у нее были три морщинки, ей было необходимо снова увидеть Жака. Как-то смутно она надеялась, что он будет сидеть здесь, в своей куртке, и она объяснит ему, что ее отсутствие ничего не изменило. Она позвонила Фанни, та пригласила ее ужинать.

Фанни похудела. Ален витал где-то в облаках. Жозе еле вынесла ужин – так отчаянно пыталась Фанни придать ему светский характер. Наконец, когда подали кофе, Малиграсс, извинившись, встал из-за стола и пошел спать. Фанни некоторое время выдерживала испытующий взгляд Жозе, затем встала и начала что-то прибирать на каминной полке. Она была совсем маленького роста.

– Ален слишком много выпил вчера, его надо простить.

– Ален слишком много выпил?!

Жозе рассмеялась. Уж это совсем не вязалось с Аленом Малиграссом.

– Не смейтесь, – резко сказала Фанни.

– Простите меня, – сказала Жозе.

И Фанни наконец объяснила ей то, что считалось «капризом» Алена и портило им жизнь. Жозе тщетно пыталась уверить Фанни, что увлечение быстро пройдет.

– Он не сможет долго любить Беатрис. Не такой она человек, чтобы это было возможно. Она очаровательна, но совершенно чужда сантиментам. Нельзя долго любить безответно. Она ведь не…

Жозе не осмелилась спросить: «Она не уступила?» Как можно «уступить» такому воспитанному человеку, как Ален?

– Нет, конечно, нет, – сердито ответила Фанни. – Простите, что я заговорила с вами об этом, Жозе, но я почувствовала себя довольно одинокой.

В двенадцать часов Жозе ушла. Она все время боялась, что, услышав их голоса, придет Ален Малиграсс. Несчастья страшили ее, перед страстью она в бессилии отступала. Жозе вышла от Малиграссов с ощущением какой-то чудовищной путаницы.

Ей надо было найти Жака. Даже для того, чтобы он ее избил или оттолкнул. И вообще, будь что будет. Она отправилась в Латинский квартал.

Ночь была темная; накрапывал дождь. Это было ужасно, вот так нелепо искать в Париже Жака; усталость вызывала в ней бунт; да так ли уж ей необходимо найти его? Где-то ведь он должен быть, в каком-нибудь кафе на бульваре Сен-Мишель, у приятеля, а может, у девушки. Она не узнавала сейчас этого квартала; погребок, где она танцевала во времена своей студенческой юности, стал забегаловкой для туристов. Жозе поняла, что почти ничего не знает о жизни Жака. Вообразила себе, что он – типичный студент, слегка хамоватый, во всяком случае, именно таким он казался ей. Сейчас она отчаянно пыталась припомнить, не называл ли он случайно какого-нибудь имени или адреса. Она входила в одно кафе за другим, оглядывалась по сторонам, и свист и словечки, которыми ее награждали студенты, били наотмашь. Она и не помнила, испытывала ли когда-нибудь такой страх, такое унижение. Вполне возможно к тому же, что поиски ее бесполезны, а главное, страшно даже представить себе непроницаемое лицо Жака: от всего этого Жозе впадала в отчаяние.

В десятом по счету кафе она его увидела. Он стоял к ней спиной за электрическим бильярдом. Она сразу же узнала его по склоненной над бильярдом спине, по затылку, заросшему жесткими белокурыми волосами. Она подумала, что у него слишком длинные волосы, как у Бернара; должно быть, это признак брошенного мужчины. Она не решалась подойти к нему и со сжавшимся сердцем на минутку застыла в неподвижности.