Яков Шехтер - Астроном

А означает сие, что если функция Лагранжа не изменяется от точки к точки, то пространство нас окружающее – однородно. Понял?

– Нет, – честно признался Миша.

– И не можешь понять, – моментально ответил Кива Сергеевич. – Для этого тебе еще учиться и учиться. Так что реплики о масонах и тамплиерах в дальнейшем оставляй при себе. Иначе я буду говорить с тобой только формулами.

Он встал со своего места, подошел к телескопу и, словно углядев на тускло мерцающей поверхности металла темное пятнышко, дыхнул на него и тщательно затер рукавом. Потом вернулся к столу, сел напротив Миши и заговорил. Тихо, словно взвешивая, пробуя на вкус каждое слово.

– Слухай внимательно. Сегодня я хочу рассказать тебе о том, что в последние годы волнует меня больше всего на свете. Наверное, ты догадываешься, что Бэкон зашифровал свой трактат вовсе не из-за сведений о драконах, какими бы интересными они тебе ни казались. Великий монах удивительным образом прикоснулся к самой глубокой, самой волнующей тайне нашего мира. Вряд ли он добрался до нее своим умом. Во второй части трактата Бэкон намекает на встречу с «халдейским астрономом», который помог ему «увидеть скрытое и прикоснуться к сокровенному». Наука того времени не располагала математическим аппаратом нашего времени, но, понимая суть вещей, можно формулировать самые сложные вещи с помощью самых простых слов.

Итак, тайна состоит в том, что в пространстве нашего мира его Создатель оставил несколько брешей, проходов в иное измерение. Выражаясь современным языком, это те самые точки, где функция Лагранжа изменяется, а ЕІ/NC имеет совсем другое значение.

Кива Сергеевич остановился, словно переводя дыхание. Кадык несколько раз дернулся, пропуская слюну. Миша допил чай и поставил кружку на столик.

– Хочешь еще?

Миша отрицательно покачал головой.

– А где они находятся, эти самые бреши?

Кива Сергеевич одобрительно хмыкнул.

– О! Быка за рога. Их расположение и есть часть тайны. Бэкон называет три такие точки. Одна из них находилась в святая святых Иерусалимского Храма, и после его разрушения, видимо, сменила месторасположение. Вторая тоже располагается на Святой Земле, но где – никто не знает. Бэкон предполагает, что это или Шило, где находился передвижной Храм, или Назарет, место, на котором когда-то стояли ясли и над которым волхвы увидели звезду, или гробница патриархов в Хевроне, где по преданию похоронены Адам и Ева. Звезда, вернее, свечение материи, приобретающей иные свойства, для людей с особым духовным зрением, указывала на место перехода. Встреча с младенцем была для волхвов просто поводом. На самом деле, они искали совсем другое.

Кива Сергеевич улыбнулся. Зубы в приоткрывшемся рту влажно блеснули.

– Вот, как рождаются легенды. Чем ближе к истине, тем туман гуще. В тумане дерево может показаться драконом, а обыкновенная ветка – удавом. Бэкон это хорошо понимал, потому и зашифровал свой трактат.

Так вот, третья точка движется по поверхности земного шара, описывая за год полный круг. Вернее, кругом эту траекторию назвать сложно, она представляет собой довольно замысловатую замкнутую кривую.

– Кива Сергеевич, – не выдержал Миша. – Ну, а что же тайного в этих точках? Для чего вся конспирация?

Учитель не ответил. Он внимательно разглядывал Мишу, так, словно видел его в первый раз и тот вдруг почувствовал, что еще ничего не решено, что сказочная тайна может остаться нераскрытой. Ему-то казалось, будто отношения с Кивой Сергеевичем давно перешли грань боязни предательства, но выражение лица учителя, его острый, подозрительный взгляд мгновенно вернули Мишу к тому моменту, когда он впервые переступил порог мастерской в Доме Пионеров. Молчание затягивалось, в комнатке под сводом купола, возникло напряжение, особый вид электричества, берущий начало из скрытой от сознания работы мозга, незаметных внутреннему взгляду замыкания цепочек и связей, из которого вдруг рождается решение, граничащее с пророчеством. Озарение было близко, совсем рядом, его сиреневый свет уже начал посверкивать в глазах Кивы Сергеевича, как Миша одним жестом изменил ситуацию.

– Кива Сергеевич, – он скорчил умильную гримасу, отпрыгивая на секунду в совсем недавнее прошлое. Детство, летний отпуск в Жиляковке, спокойная речушка, густо заросшая ольшаником, отец со спиннингом в руках и он, Миша, жалобно улыбаясь, просит дать поудить, хоть разик, разве тебе жалко, всего один раз.