Яков Шехтер - Астроном

Про умение драться, стрелять, выносливость и ловкость я не говорю, в разведку брали только тех, кто качествами этими был оделен в полной мере. Да и упражнялись мы постоянно. Рейд в немецкий тыл длился несколько часов, иногда дней, а тренировались неделями. Бросали нож с большого расстояния, стреляли на бегу и в падении, без конца отрабатывали приемы рукопашной схватки. Жизнь у нас была сытная и вольная, командовал нами лично командир дивизии, а больше мы никому не подчинялись. Ну, кроме, командира группы – нашего непосредственного начальника.

Отношения в группе были самые задушевные, на звания никто не смотрел. Ведь завтра вместе линию фронта переходить, а там субординация не поможет, там надо понимать друг друга с полуслова, полунамека.

Ну вот, вызвал меня однажды командир группы, майор Марлов, и говорит:

– Макс, генерал поручил нам любопытное дело. Я знаю, что оно тебя заинтересует. Но есть тут небольшая загвоздка, и без твоего согласия я не хочу отряжать тебя на это задание.

– В чем же загвоздка? – спрашиваю.

– А вот в чем, – отвечает Марлов. – Задание выполнять нужно в глубоком тылу врага, в течение длительного времени. Легендой и документами соответствующими тебя снабдят, но ты сам знаешь, какая участь ожидает представителей твоего народа, ежели случится им к немцам угодить. Тут не помогут никакие документы. Попадешь в плен, – он указал рукой на мою ширинку, – быстро выяснят, кто ты такой и… знаешь ведь, как поступают с вашим братом. В общем, тебе решать.

– А что тут решать, – говорю. – Коли надо, так надо.

– Тогда слушай. В самой глубине Любанских лесов обнаружилась зона, свободная от немецкой оккупации. Несколько деревушек, около тысячи человек. Советская власть там, рассказывают, как до войны: красный флаг над сельсоветом, портреты вождей, даже демонстрация на октябрьские праздники была. Немцы туда соваться не рискуют, командует этой зоной некий полковник Куртц. В списках Красной армии такой не значится, видимо, самозванец, но власть он держит крепко. Судя по слухам – жесткой рукой, чересчур жесткой. Говорят, будто он колдун и сила у него немереная.

– Колдун? – удивляюсь.

– Немцы так говорят, оттого и не суются. «Языки» рассказывали, будто он властвует над силами тьмы. Боятся его панически и наши, и немцы. В общем, странная история. Мы посылали к нему представителя, капитана Болдина, но он не вернулся. Надо пробраться в эту зону и выяснить все хорошенько.

Я, конечно же, согласился. История действительно выглядела странной, и было в этой странности нечто манящее, загадочное. Про опасность тогда как-то не думалось: смерть ходила возле меня каждый день, я привык к ее присутствию и перестал о ней думать.

Несколько дней ушло на изучение карт и легенды. Мне показали фотографию Болдина, познакомили с его личным делом, я выучил наизусть названия всех поселков, входящих в «зону Куртца». Инструкции, полученные мною, были таковы: я должен вступить в контакт с Куртцем и передать ему указания центра, а в случае отказа сотрудничать – устранить его, принять командование зоной и обеспечить посадку самолета с Большой земли.

Задание меня не пугало, в те годы я вообще ничего не боялся. Страх – удел знающих, я же действовал, словно автомат: бегал, стрелял, сидел в засаде. В моей голове будто включился механизм защиты: все, что мешало выживанию, отошло на второй план. Я помнил о родителях, о твоей маме, о прошлой, довоенной жизни, но все это словно скрывалось за тюлевым занавесом, сквозь который можно было разглядеть только внешние очертания предметов.

Приземлился я очень удачно, прямо в центре большой поляны, закопал парашют поглубже в снег, сориентировался по компасу и двинулся в путь. Ходьба по ночному лесу – занятие не из самых приятных, а до рассвета оставалось совсем немного, поэтому я отыскал пенек поудобнее, счистил снег и присел, дожидаться восхода солнца.

От нечего делать я стал озираться по сторонам, темнота в лесу не беспроглядная, контуры деревьев можно рассмотреть. Очень скоро мое внимание привлек темный предмет, покачивавшийся среди веток сосны. Поначалу я решил, что это обломанная ветвь, застрявшая в кроне, но постепенно страшное подозрение закралось в мою голову. Не в силах дождаться рассвета, я подошел поближе и направил на предмет узкий лучик фонарика. Б-же мой! Мои подозрения подтвердились. На дереве висел повешенный.

Судя по остаткам формы, это был немец. Его тело было жутко изуродовано, клочья замерзшего мяса свисали со всех сторон. Я надеялся, что это случилось уже после смерти, потому что в противном случае муки немца не поддавались бы никакому описанию.