Виталий Кравчук - Дело №888

Но когда родилась Танечка, до фонда было еще далеко, а пока по мере возможностей мы выделяли немалые по тем временам суммы денег на восстановление и реставрацию храмов. Конечно, часть выделяемых денег разворовывалась, но постепенно храмы восстанавливались, и я был рад, что занимаюсь правильным, полезным делом. Я не знал, как благодарить Бога за то счастье, которое он мне подарил.

Чтобы доказать Богу свою любовь, я решил посвятить жизнь благому делу – помощи другим. И начал с храмов. Занимаясь инвестированием различных проектов, я не забыл и про родной замерзший городок, где оставался отец. В результате моей нескромной помощи церковный приход маленького провинциального городка превратился в огромный храмовый комплекс, ставший лучшим в области. Но отец не оценил и этого. Поблагодарив, сказал, что они в этом не нуждались.

Не считая непростых отношений с отцом, все было замечательно. Дочки росли, Вероника цвела, состояние преумножалось. Казалось, счастье достигло высшей точки и замерло на ней, совсем не желая оттуда спускаться.

В один миг все оборвалось. Оборвалось внезапно, банально и навсегда. Автокатастрофа. Алиночка уже ходила в третий класс. Танечке исполнилось три года, и мы решили отметить ее день рождения на даче в выходные. Был теплый июньский день, жена взяла детей и утром поехала на дачу. Я должен был приехать вечером, оставались еще кое-какие дела.

Погибли все, Вероника и Танечка сразу, а Алиночка через день в реанимации. Их не спасли ни подушки безопасности, ни ремни, ни детские кресла, ни даже Бог. Чтобы избежать столкновения с лосем, вышедшим на проезжую часть, Вероника вывернула на встречную и не успела перестроиться обратно. Не пристегнутый ремнями безопасности водитель груженого КамАЗа, поднимающегося в горку, тоже не смог ничего сделать, скончался на месте.

– У меня нет слов, – промолвил я. – Примите искренние соболезнования, как отец маленького ребенка могу представить, что переживает человек, теряющий жену и детей. Хотя, думаю, представить это невозможно, иначе сойдешь с ума.

– Да уж, – ответил Говоров. – Но с ума я не сошел, хотя, наверное, это было бы лучшим выходом. После смерти Вероники и девочек моя жизнь закончилась. И хотя телесная оболочка еще функционирует, но души уже нет, она умерла. Я не живу, а существую, машинально выполняя каждый день минимальный набор действий, позволяющих жить организму и телу, но не мне. С момента аварии прошло уже больше пяти лет, а я до сих пор задаю Ему один и тот же вопрос – «За что?». Ответа нет, да и быть не может. Я не верю Ему и не верю в Него. В Него, в Бога. Он умер вместе с моей семьей, в тот же самый день. Да, Бог умер, как говаривал Ницше. А может, я просто убил его в себе. В первые дни после катастрофы я еще пытался спросить Бога, мол, как же так, неужели я заслужил это? После всего, что сделал. После восстановления десятков церквей и храмов разве я заслужил, чтобы у меня забрали семью? Где же логика, где любовь, где доброта? Или я был слишком счастлив, а это непозволительно простым смертным? Я был готов вынести любое испытание, но только не это. Это не испытание, это убийство, убийство верующей души и любящего сердца. Да, впрочем, к чему все это? Наверху все равно не услышат, а если и услышат, не ответят и не вернут мне семью. С того самого дня я разуверился в Боге, даже выбросил нательный крестик. Сделал это сознательно, спокойно, не в порыве злости. Просто понял, что не верю и верить не хочу. Я понимаю, случившаяся трагедия могла быть проверкой истинности веры. И значит, такая у меня слабая вера, раз сдался. Но, увы, ничего поделать не могу. Значит, слаб и готов ответить за свою слабость. Даже блестящее знание Писания и подлинное понимание его смысла не способны меня излечить. Не могу смириться с тем, что произошло. Единственное, на что я способен, не кончать жить самоубийством, хотя задумываюсь об этом очень часто.

– Да, Борис Олегович, – возразил я. – Но вы же продолжаете работать, занимаетесь великим делом – помогаете больным и нуждающимся, разве это не имеет смысла?

– Не знаю. А какой в этом смысл? Помогать больным, чтобы убивать здоровых. Работу я не бросил. Я давно достиг того уровня, что могу ничего не делать, а только получать дивиденды. У меня много молодых замов, которые делают все необходимое, правда, под моим контролем, но это не так сложно. Схема отработана годами. Дело всей жизни – мой фонд будет жить и без меня, без его создателя, вполне обходясь партнерами. Люди и дальше будут получать требующуюся им помощь, да только что толку. Я потерял семью, да и на небесах вряд ли ждет спасение.