Олег Зайончковский - Счастье возможно - роман нашего времени

В восемь, точнее, в восемь сорок вечера к моему подъезду подкатил Гелендваген, а в нем Дмитрий Павлович, Тамара и водитель Дима-маленький. Я уселся, поцеловал свою бывшую жену, и мы поехали.

Пробка – рывок, пробка – рывок… мы ехали по Москве. Ресторанов по обеим сторонам дороги было множество: с позлащенными турникетами, с гардами у входа, похожими на Диму-маленького. Ковровыми красными языками заведения слизывали подъезжавшую клиентуру, но клиентура эта не выглядела как культурная общественность. Потом Гелендваген свернул с проспекта и стал пробираться переулками. Здесь уже не было пышных вывесок, но было много тесно припаркованных дорогих машин. Половину их составляли собратья нашего Гелендвагена – крутобокие джипы, а половину – плоские, словно раздавленные насекомые, спортивные болиды. Могло показаться, что местные жители сплошь были любители сафари или отчаянные лихачи, но я знал, что это не так. Машины стояли вдоль стен, словно лаковая обувь в прихожей, и мне захотелось их пожалеть.

– Как неудобно жить в центре, – заметила Тамара. – Негде даже припарковаться.

– Угу, – откликнулся Дмитрий Павлович.

Мне, однако, показалось, что они неискренни друг с другом.

А Дима-маленький в это время шептал что-то нецензурное – сильно вращая рулем и зыркая в оба зеркала, он мучительно осаживал. Наконец мы втиснулись задом в какой-то малый промежуток у тротуара.

– Вылезай, приехали! – объявил Дмитрий Павлович.

Разумеется, команда эта относилась к нам с Тамарой. Дима-маленький отвалился на сиденье и сунул в рот сигарету. Выбравшись из Гелендвагена, я осмотрелся. Ни подъездов с ковровыми дорожками, ни каких-либо вообще подъездов поблизости не наблюдалось.

– Нам во двор, – сообщил Дмитрий Павлович.

Тамара взяла его под руку, и мы двинулись дальше пешком, полируя глянцевитые бока бесконечных авто. Впрочем, скоро наш предводитель действительно свернул в какую-то арку, пахнувшую кошками. Тамара, встревожась, прижалась к Дмитрию Павловичу, я же, напротив, почувствовал, что мы на правильном пути, хотя культурной общественности пока видно не было. И я не ошибся: очутившись во дворе, мы обнаружили надпись, сделанную от руки прямо на домовой стене: «Сырники здесь», – гласила она. Кривоватая стрелка указывала на лестницу, шедшую в подвал. В конце лестницы была железная дверь с такой же рукотворной надписью: «Вход». Дверь подалась без скрипа.

Внутри подвального заведения все оказалось, как я ожидал: стены беленого кирпича, трубы, вентиля, манометры. На манометрах, правда, ноль. Андерграунд, но не совсем – трубы были аккуратно выкрашены, и столики в зале выглядели достаточно опрятно. Публика сидела довольно густо – неброско одетая, но раскованная, она пила и закусывала чем-то из тарелочек. Тарелочки были маленькие, не такие, как на бесплатных фуршетах. Приглядевшись, я обнаружил в зале несколько знакомых лиц; кто-то даже сделал мне ручкой. Тамара не солгала – место было культурное.

Выяснив у администратора, что Сыров «еще не подъехал», мы сели за резервный столик и взяли меню.

– Посмотрим, чем питается наша интеллигенция, – пошутил Дмитрий Павлович.

Я тоже раскрыл карту. Меню оказалось чрезвычайно разнообразное: кроме сырников во всех видах, здесь были блюда со всего света – от украинского борща до карбонадо по-аргентински. Россию представлял настоящий пятидесятипятиградусный самогон, названный для конспирации «напитком фирменным». Впрочем, не успели мы сделать заказ, как в зале объявился хозяин заведения.

– Вот и Сыров, – сообщил Дмитрий Павлович, но мог бы не сообщать, потому что я и сам его вычислил. Курчавобородый плотный мужчина обходил столик за столиком, чтобы перемолвиться словечком с гостями. Кого-то он хлопал дружески по плечу, а избранных подвергал объятиям. Наконец он добрался до нас и сразу же облапил Дмитрия Павловича.

– Здравствуй, дорогой… здравствуй… – бормотал Дмитрий Павлович между поцелуями. – А вот познакомься…

Сыров обернулся ко мне:

– А-а-а! Читал, читал…

И не успел я испугаться, как он напал на меня. Хорошо, что я не ношу на лице растительности, иначе мы с Сыровым сцепились бы бородами и остались навек прижатыми щека к щеке.

Тем не менее я был польщен и рад почувствовать на себе ревнивые взгляды культурной общественности.

Помятые, мы вернулись на свои места, и Сыров принял на себя командование застольем. Заказывал он с моря и с Дона, так что ужин наш скоро стал похож на дегустацию. Чего только мы не отведали по его настоянию – сейчас не упомню. Лишь один самогон, которым мы запивали все подряд, упорядочивал этот гастрономический хаос. Разговор, сопровождавший трапезу, я тоже запамятовал – кажется, мы говорили о футболе. Но беседу эту, о чем бы она ни была, мы не закончили. Я не думаю, что какую-нибудь беседу с Сыровым можно было закончить, потому что к нему беспрестанно подходили для объятий деятели культуры. Одна только коротко стриженная дама поздоровалась попросту, без лобзаний. Более того, она взяла свободный стул и села с Сыровым рядом.