Айла Дьюар - Непричесанные разговоры

Кора поцеловала сына в теплую золотистую макушку, крепче прижала к себе.

– Зато, – продолжала она, – завтра утром нам привезут новую плиту. Пол у нас на кухне шашечками, а если на него лечь, видно небо. Служба социальной поддержки пришлет нам диван. Хорошо ведь, правда? А ты как думаешь? Кто-то на небесах заботится о нас? Ха-ха! Должно быть, какой-то забулдыга-ангел спьяну замолвил за меня словечко. Господи, Сэм, как нам дальше жить? – Коре хотелось плакать, но беременность высушила все слезы. А жаль, ведь поплачешь, и легче станет. – Как нам отскрести весь пол?

Через четыре месяца родился Кол. За три дня до родов к Коре приехали Билл и Ирэн. Билл отвез Кору в больницу, сидел с ней рядом, а перед самыми родами перепугался, пятясь, вышел из палаты, размахивая руками и повторяя: «Нет, нет. Лучше не надо. Не останусь, и не просите. Не могу. Не могу, и все тут». Взяв на руки младшего внука, Билл только и сказал: «Он великолепен, Кора! Ты умница, такого красавца родила!» На другой день Ирэн, прижав к себе малыша, посмотрела на него с нескрываемой любовью.

– Привет! – сказала она. И обратилась к дочери: – Что ж, Кора, теперь не соскучишься, правда?

– А ты как думаешь? – спросила Кора у Эллен. – Как нас зачали, такими и будем? Сэм – просто огонь.

– «Синяки и шишки»? – вспомнила Эллен. Кора не обратила внимания. И продолжала:

– А Кол – солнышко: добрый, улыбчивый.

– И оба очень любят маму, – добавила Эллен.

– Ради них я распрощалась с сексом, наркотиками и рок-н-роллом, так что пусть только попробуют не любить! – сказала с жаром Кора. – Пусть только, черт подери, попробуют!

– Что для тебя главное в жизни? – спросила Эллен.

– Увлажняющий крем, – без запинки ответила Кора.

– Не считается.

– Больше ничего. У меня есть дети. И мне нравится, что я – это я; не мать, не дочь, а просто Кора, раз уж с сексом я распрощалась. И не ругаюсь при детях, и курить бросила, все ради них. Осталась только водка и увлажняющий крем. Вот до чего я докатилась.

– А я обожаю сквернословить, – призналась Эллен. – Чем дольше живу, тем чаще ругаюсь.

– Ты и впрямь с каждым днем становишься злее. Знаешь, есть юнцы, которые бесятся насчет всего того, что им никогда не светит. А есть злобные женщины не первой молодости, которые бесятся, осознав все свои упущенные возможности.

– Не будем таскаться. Просто купим кукурузных хлопьев, картошки, хлеба и молока.

Туда и обратно, ни на кого не глядя, думала она. Не хочу смотреть на себя чужими глазами. Об этом страхе она написала в дневнике.

Кора начала вести дневник. Ей казалось, что с тех пор, как она стала матерью (а это самое значительное событие в ее жизни), мысли ее сделались маленькими-маленькими, так что теперь умещаются в записной книжке того же размера. Кора думала о стирке и кормлениях. Понимала, что слишком многого требует от себя. «Каждый день, – писала она, – я стараюсь дать детям любовь, свежий воздух, чистую одежду, пытаюсь чему-то их научить, играю с ними, покупаю им шоколад, рассказываю сказки… Так кто же я после этого? Господь Бог? Это и называется быть хорошей матерью?»

Дневник – это, конечно, глупость, но когда общаешься только с двумя малышами и с соседями, которым не до самобичевания, нет лучше способа разобраться в себе.

Прожив год на новом месте, Кора успела запомнить каждый столб по дороге от дома к магазинам. Изучила все оттенки серого. Серо-голубой, серо-зеленый – все одно серый. На прогулках с детьми, глядя под ноги, Кора внимательно рассматривала бетонные основания фонарных столбов.

– И сотворил Бог человека, – вздыхала она. – И создал человек фонарные столбы. И больше не надо искать путь по звездам. Забудь о них. Дорогу домой указывают хулиганские надписи на стенах. У большой красной «Пошел ты на…» – повернуть налево, у третьей голубой «Уродина» – снова налево, и так до конца улицы.

Трава тоже была серого цвета. Нет, не та, что росла в крохотных садиках возле домов, – та зеленела, либо буйно, вольно, либо стрижено-ухожено. Серела чахлая ничейная трава у дороги и в маленьких чахлых скверах. Обездоленная трава, думала Кора. Все ее топчут, нужду на нее справляют, не дают разрастись, зазеленеть.

Каждый день Кора спускалась к реке. До торгового квартала – пестрой смеси гастрономов, лавчонок и газетных киосков – оказалось не так уж далеко. Хватало здесь и новых ресторанов, и почтенных баров, в духе времени обзаведшихся полосатыми навесами. Коре здесь нравилось. Это был ее мир. Каждый день она усаживалась на скамью и глядела на воду. На горизонте высились новостройки. Дома все по-другому. Вода там чище, синее. Всюду рыбацкие лодки, яхты под парусами. И горы. Так хочется снова их увидеть. «Но я не вернусь. Не вернусь до поры, когда смогу взглянуть на них без стыда». Кора сидела, пока не начинала зябнуть, ей даже нравилась прохлада. Лишь возмущенные вопли замерзших, проголодавшихся детей заставляли ее подняться.