Айла Дьюар - Непричесанные разговоры

Из этих дней в памяти у Коры остались звуки, краски (в основном оттенки красного и зеленого), выражения лиц. Лица она будет помнить всегда. Она попала в руки людей, посвятивших жизнь заботе о тяжелобольных. Тревога и страх родных и друзей – для них дело привычное, часть их повседневной работы. Здесь ей нечего бояться. Кора опустилась на красную пластмассовую табуретку. Медбрат был в зеленом. Он сел рядом с Корой, улыбнулся, заговорил с ней ласково, глядя прямо в глаза. Состояние Клода оказалось тяжелее, чем ожидали. Прободение язвы всегда с трудом лечится. Хотите его увидеть? К нему подключен монитор и трубки для оттока гноя. Пугаться не нужно.

Тяжело было Коре выносить эту внезапную доброту. Слезы подступали к глазам, она чувствовала, что вот-вот не выдержит, расплачется.

Словно ребенку, ей помогли надеть стерильный халат: сначала одну ручку, вот умница, теперь другую. Позже Кора вспомнила, что медбрат даже застегнул ей халат. Кору отвели в реанимацию. Просторная палата, шесть кроватей, красные одеяла, возле каждого больного дежурит медсестра. Ангелы-хранители, подумалось Коре. В углу стоял телевизор, показывали дурацкие дневные сериалы; от экрана струился мягкий свет. Посреди палаты – дефибриллятор с красными электродами.

Коре пришла в голову безумная мысль: что, если приложить электроды к своей груди? «Раз. Два. Три…» Точь-в-точь как в кино или сериалах. Она видела это тысячу раз. На стене висела большая зеленая табличка с белыми буквами: «НОГИ НЕ СКРЕЩИВАТЬ». А мне бы как раз стоило, рассеянно отметила Кора, месяцев шесть-семь назад очень даже стоило скрестить ноги. И все же здесь было так тихо, спокойно. Люди, оставив все земное, безмолвно бились за жизнь. Солнечный свет лился в окно. Сидеть бы здесь часами, в тепле и покое, если не прогонят. Впервые в жизни Кора ощущала вокруг себя милосердие, дышала им.

Она осторожно присела возле кровати Клода, пристроив руки на колени, прислушиваясь к треску вентилятора у кровати пациента напротив и непрестанным гудкам монитора. Клод лежал не шевелясь. Мутная жидкость стекала по трубке, змеившейся из-под покрывала к бутыли на полу. Клод не спал. Увидев Кору, он бросил на нее холодный взгляд и отвернулся. Кора ни о чем не думала, лишь прислушивалась к собственному телу. Ее била дрожь, да изредка шевелился ребенок под сердцем.

Монитор неожиданно потемнел, раздался громкий, протяжный, тревожный писк. Вот оно. Кора поняла, почему это случилось, и съежилась от ужаса. В кино всегда так. Медсестра подлетела к монитору, подняла руку и стукнула… нет, не по остановившемуся сердцу Клода, а по прибору. Вновь раздались мерные гудки.

– Вечно он барахлит, – пожаловалась сестра. И, поймав испуганный взгляд Коры, добавила: – Не волнуйтесь вы так. Он непременно поправится. Мы просто решили подстраховаться, понаблюдать за ним. Завтра его переведут в обычную палату.

Медсестра не ошиблась. Кора почти жалела о том, что из спокойствия и уюта интенсивной терапии Клод вернулся в шумную, суматошную общую палату. Он лежал на высокой узкой кровати, бледный, осунувшийся и какой-то потерянный. На тумбочке у кровати стояла бутыль с водой и стакан.

– Меня заставляют пить эту гадость, – процедил Клод. Никогда прежде Кора не видела его таким усталым и злым. Не успела она и слова сказать в ответ, он сердито продолжил: – Мне вспороли брюхо. Через весь живот теперь долбаный шов.

– Всегда мечтала иметь шрам. Как Зорро, – выпалила Кора в надежде развеселить Клода.

Тот злобно уставился на нее:

– Видишь, во что я превратился. Это все ты виновата. Все из-за тебя. Из-за твоих «пошли сегодня по магазинам»! Весь этот ужас меня доконал. Ты только взгляни на меня, сука! Вот видишь? – Клод задрал халат.

От груди до паха тянулся ровный, глубокий шрам. Поперек разреза шли длинные черные стежки с красными следами.

Кора ужаснулась.

– Принесу тебе минералки, – пробормотала она.

И до самого ее ухода они с Клодом не обменялись больше ни словом. Кора наклонилась, чтобы поцеловать его, но Клод отпрянул.

Целую неделю Кора ходила пешком от Сенного рынка до Королевской больницы, а путь был неблизкий. Каждый день спешила она по коридорам в палату, пунцовая от волнения. Сидела у кровати Клода, не произнося почти ни слова. Клод по-прежнему лежал в больничном халате с разрезом на спине. Другой одежды у него не было. Каждый день Клода насильно поднимали и усаживали на несколько часов. Всякий раз он бурно возмущался по-французски. Нетрудно было догадаться, что говорил он мерзости. Он никак не мог смириться с тем, что с ним случилось.