Айрис Мердок - Дитя слова

— Так что же?

Она лишь снова улыбнулась.

— Послушайте, вы все это начали, — сказал я. — Не пора ли объясниться, мисс Мукерджи или как вас там? Ведь это вы пришли ко мне, а не я к вам. Вы разыскивали меня, верно? Так вот, меня зовут Хилари Бэрд.

— О, да… Я знаю. — То, как она это произнесла, явилось для меня неожиданностью. Я ожидал услышать пришепетывающий акцент, такой легко узнаваемый, такой неистребимый, такой прелестный. Она же говорила по-английски чисто, даже, как я позже обнаружил, чуть растягивая, как лондонцы, гласные.

— Ну, так что вам угодно?

Она улыбнулась, сверкнув великолепными зубами, и как-то беспомощно приподняла брови, словно мой вопрос был неожиданным, запутанным, трудным.

— Видите ли, — продолжал я, — я вовсе не хочу быть назойливым, но если из всех мужчин в Лондоне вы искали именно меня, то должна же быть какая-то причина, возможно, я вам зачем-то нужен. Однако, если вы не говорите, что я мог бы для вас сделать, то как же я это сделаю? — Я подумал: а может, она не в себе, может, она сумасшедшая. Но слишком уж нелепой показалась мне эта мысль.

— Мне просто хотелось с вами познакомиться.

— Но почему? Почему именно со мной? Откуда вы вообще узнали мое имя?

— Узнала. И хотела увидеть вас. Поговорить с вами. Вот и все.

Я сказал:

— Вы что — проститутка? — Это вырвалось у меня как-то само собой, но ее улыбчатая уклончивость начала меня раздражать.

Она, казалось, опешила.

— Нет, конечно, нет.

— Ну, вы для меня загадка. Вам нужны деньги?

— Нет, нет.

— Тогда что же вам нужно?

— Познакомиться с вами, — повторила она.

К тому времени мы миновали фонтанчик в виде двух обнявшихся медведей (они еще так понравились Кристел, когда я однажды привел ее сюда) и дошли до таинственного каменного сада в конце озера, который всегда казался мне частью какого-то другого города (Ленинграда?) или замаскированным входом в некий неведомый край (Ахерон?). По краям пяти восьмигранных прудов стоят вазы, а в лесистом изгибе озера — маленький каменный павильон между виднеющимися в отдалении нимфами. Летом здесь бьют фонтаны. Зимой царит приятное запустение. Мы прошли по скользким плитам и сели на довольно влажную скамью. Несколько голубей и воробьев в призрачной надежде поживиться подлетели к нам.

— Так как же вас зовут, мисс Мукерджи? — Я не рассчитывал, что она назовет мне свое имя.

Она ответила мгновенно:

— Александра Биссет.

— Александра Биссет? Нет, нет, должен же быть предел всему: не можете вы так выглядеть и зваться Александрой Биссет!

— Мой отец был английский офицер. Мать — браминка.

— Понятно. Значит, насколько я понимаю, вы что-то вроде принцессы. А где вы родились?

— В Бенаресе.

— Итак, мисс Биссет…

— Пожалуйста, зовите меня…

— Александрой?

— Нет, нет, никто, так меня не зовет. Они зовут меня Бисквитик.

— Бисквитик?

— Да, сначала звали меня Биссет. Потом Шоколадный Бисквит. Потом — просто Бисквитик.

— Кто это — «они»?

— Как кто — они?

— Вы сказали «они» зовут вас Бисквитик. Кто — они?

— Мои… друзья…

Голос, манеры сбивали с толку. Она не казалась человеком образованным, в ней даже была какая-то застенчивая простоватость. И однако же держалась она уверенно, с исполненной достоинства прямотой, которая сама по себе уже является признаком культуры, и — ни следа хихикающей развязности начинающей проститутки. Она улыбнулась, явно забавляясь моим озадаченным видом.

— Но, Бисквитик, — сказал я, — почему именно я заинтересовал вас? Почему я?

— Я видела вас в метро. Возможно, поэтому.

— Да, возможно. И возможно, у меня на шее висел плакат с моим именем. И возможно, вы сразу решили, что я самый привлекательный мужчина в Лондоне. Я знаю, что я высокий, красивый малый — ну, по крайней мере высокий. Словом, нет, этот номер не проходит. Сделайте еще одну попытку.

— Я видела вас в баре на станции Слоан-сквер.

— Может, и видели. Но почему вы пошли за мной и откуда вы узнали мое имя? Бисквитик… послушайте… можно взять вас за руку? — Я осторожно, но решительно завладел ее длинной изящной кистью, такой тонкой, что, казалось, она сейчас сломается в моих пальцах. А взяв ее руку, сразу почувствовал, как во мне шевельнулось старое, словно мир, грубое мужское желание, которое все время было тут, но сдерживалось удивлением.

Она смущенно рассмеялась. Продолжай я считать ее расчетливой проституткой, один этот смех уже доказал бы, что я не прав. Она отвернулась, на удивление сильными пальцами разжала мою руку и, выдернув у меня свою ладонь, слегка отодвинулась и встала.