Олег Рой - Дом без выхода

– Позовите, пожалуйста, Станислава, – просил звонивший, думая, что говорит с секретарем или домработницей.

– Извините, но он сейчас не может подойти! – отвечала Виолетта. – А кто его спрашивает?

– Это Сергей Павлович Бугров, – представлялся звонивший.

– Ох, Сергей Павлович! – произносила Виолетта так, будто всю жизнь была знакома с этим человеком. – Здравствуйте, а это Виолетта Анатольевна. Вы понимаете, у нас ведь в семье такое горе, такое горе! Стас очень переживает, он просто не в себе! Мы так беспокоимся за него! Он не спал несколько ночей, вот только что принял лекарство и уснул, я уж не стану его будить, хорошо? Но как только он проснется, я сразу же скажу, что вы звонили. Что ему передать?

И собеседник решал, что ошибся – скорее всего, он разговаривает с кем-то из родственников, причем близких.

На похороны Виолетта никого не приглашала.

– Знаете, это такое большое несчастье для нас! – говорила она. – Такой удар для Станислава, для детишек... Просто нет никаких сил устраивать шумное сборище. Мы решили – пусть все пройдет как можно тише и скромнее, вы меня понимаете?

И звонившие соглашались с ней, хотя в глубине души кто-то, возможно, и был удивлен или даже обижен.

Похороны действительно получились скромными и малолюдными. Правда, было множество венков и красивых букетов, присланных клиентами и партнерами Стаса, но народу собралось едва ли полтора десятка человек – домашние, Федоровы, несколько сотрудников из фирмы да престарелая тетка Тины – кроме нее и жившей в Австралии младшей сестры, родственников у покойной не было. Гроб, выставленный перед кремацией для прощания, был, естественно, закрыт и почти полностью засыпан цветами. Стас накануне сделал все, чтобы привести себя в норму. Бледный, осунувшийся, но трезвый и гладковыбритый, в новом черном костюме, он плакал над гробом жены как ребенок. Виолетта цепко держала его под руку, то и дело промокая уголки глаз кружевным белым платочком. Анна в элегантной черной шляпке с вуалью держалась рядом, Катя, даже здесь не изменившая своему традиционному одеянию (впрочем, на кладбище ее черные джинсы и балахон были вполне уместны), наоборот, старалась встать как можно дальше от них. За все время печальной церемонии она не уронила ни слезинки, зато Марьяна, то сжимавшая руку девочки, то кидавшаяся на грудь к мужу, рыдала в голос, бормотала что-то бессвязное, и после дежурных слов сотрудницы крематория, предложившей попрощаться с покойницей, вдруг кинулась на гроб подруги с отчаянным криком: «Прости меня! Тиночка, прости, я не хотела!» С ней сделалась настоящая истерика, что вызвало общее замешательство, Алексею пришлось ее увести. Финал мрачно-торжественной церемонии получился смазан. Наконец роскошный бархатный гроб с телом неизвестной женщины, которой выпала страшная доля быть кремированной дважды, под траурную музыку отправился в свой на этот раз действительно последний путь, и присутствующие покинули зал прощаний. Снаружи уже ожидала своей очереди другая траурная процессия, и все поспешили к своим машинам – приглашенных было так мало, что Виолетта даже смогла сэкономить на автобусе. Федоровы уже уехали, а никого, кроме них, воспитательница не сочла нужным пригласить на поминки.

– Как же так? – ахнула Галина Ивановна, увидев, что никто из гостей не приехал. – А мы тут стол наготовили, думали, человек двадцать будет... Ну пойдемте хоть в узком кругу покойницу помянем, а то нехорошо как-то получается, не по-людски! Станислав Алексеевич, как накрывать-то, всем вместе или вам отдельно, а прислуге отдельно?

– Как Виолетта Анатольевна решит, – отмахнулся Стас, и Виолетта торжествующе переглянулась со Старухой. Пожалуй, это была полная победа.

Однако почивать на лаврах было еще рано, и Виолетта очень скоро в этом убедилась. На другой же день после похорон, случайно заглянув после завтрака к себе, она обнаружила в своей комнате Катю. Девочка открыла шкаф и нагло осматривала ее одежду, висящую на вешалках.

Так уж вышло, что дверь в комнату не запиралась. С самого начала Виолетту поселили в бывшей детской, где никаких запоров не предполагалось. Как-то раз гувернантка заикнулась хозяевам, что хотела бы поставить на дверь замок, но столкнулась с полным непониманием. Супруги дружно изумились, казалось, даже обиделись и так настойчиво принялись расспрашивать, что случилось и что у нее пропало, что Виолетта вскоре пожалела о своих словах и вынуждена была отказаться от этой затеи, тем более что в этом доме вообще не было принято запираться. После смерти Тины Виолетта решила, что с этой традицией пора покончить, и собиралась поставить на свою дверь замок, но в суматохе это просто вылетело у нее из головы. И вот теперь ей пришлось расплачиваться за свою забывчивость.