Олег Рой - Нелепая привычка жить

Как раз в это время, на первом курсе, Виталию попалась на глаза статья о Джоне Рокфеллере. Он прочитал историю человека, сделавшего себе огромное состояние практически на пустом месте, и был поражен. Вот это личность! Разумеется, журнал, выпущенный в советское время, не мог писать об «акуле капитализма» иначе как о монстре, которым в буквальном смысле слова пугали непослушных детей, но автор статьи, бывший, очевидно, человеком очень неглупым, сумел, однако, передать между строк всю сложность и противоречивость этой фигуры. Студент-первокурсник был удивлен, как много у него оказалось общего с легендарным миллионером. И в судьбе – отец Рокфеллера тоже весьма непорядочно вел себя с его матерью; и в складе характера – оба они, и американский бизнесмен, и мальчишка из калужского поселка, считали главными своими добродетелями бережливость, волю и трудолюбие. Ничтоже сумняшеся, Малахов взял лезвие «Нева» и аккуратно вырезал из библиотечного журнала нужные страницы.

С тех пор Виталий обзавелся кумиром. Сашка, увлекавшийся фотографией, скопировал и увеличил по его просьбе один из снимков, сопровождавших статью, и портрет Джона Дэвисона Рокфеллера-старшего занял место над его кроватью. Конечно, тогда, в начале восьмидесятых, о бизнесе и богатстве можно было только мечтать, но упорство и настойчивость в достижении цели были взяты на вооружение тотчас. Великая цель у Малахова была – ему необходимо было поселиться в Москве. Но выбрать для этого путь, по которому идут обычно приезжие девушки и молодые люди, он считал ниже своего достоинства. Брак с кем попало, лишь бы у этого кого-то была московская прописка, его не устраивал. Как-то это казалось некрасиво, не по-мужски. Рокфеллер бы так не поступил. И Виталий решил добиваться своего общим с кумиром методом – настойчивостью и упорным трудом.

За все пять лет учебы студент Малахов не пропустил без уважительной причины ни одной лекции, ни единого практического занятия. Он старательно и аккуратно делал конспекты, которые потом переписывал весь курс, просиживал в читальном зале до самого закрытия и, как результат, имел в зачетке только «отлично». Общественной работой он занимался так же, как в школе, «по мере сил», исключительно для хорошей репутации, а не для того, чтобы заявить о себе. Принимал участие во всем, что называлось любимым словом того времени мероприятие — будь то политинформации, спортивные соревнования, походы, тематические вечера, самодеятельные концерты, – но при этом совсем не рвался в лидеры и ухитрялся не выделяться из общей массы. Просто состоял и участвовал.

В каникулы, когда веселый общежитский народ разлетался по домам, Виталий норовил остаться в Москве. Выбирался, конечно, иногда в Товарково, навещал мамку, привозил гостинцы, помогал по хозяйству – дров там наколоть или забор подправить, – но уже дня через три дома становилось невыносимо тошно. Москва, точно огромный сверкающий магнит, манила и не отпускала. И он потихоньку возвращался в непривычно, до гулкой тишины пустую общагу, занимался, находил себе временную работу или просто ходил по улицам, приобщаясь к жизни большого города, стремясь узнать его получше и стать здесь своим. И получалось. Не быстро, потихоньку, но – получалось.

В зимние каникулы четвертого курса случилось страшное. Рано утром Виталия, как обычно до последнего оттягивавшего поездку домой, позвали к телефону. С трудом, сквозь помехи и всхлипывания, он разобрал в трубке далекий голос соседки тети Мани Лукьяновой: «Витенька, приезжай скорее! Горе у тебя. Мамка померла…» Сорвался, в чем был, только куртку накинул на спортивный костюм. Как во сне прошли мимо сознания долгое ожидание на заснеженном перроне Киевского вокзала, электричка с заиндевевшими стеклами, цыганки, ехавшие в том же вагоне, – он всегда терпеть не мог цыган! – холодный тряский автобус. Пока добрался до Товаркова, промерз уже до костей, тетя Маня все ахала, отпаивала чаем с малиной и вела невеселый рассказ.

Выяснилось, что позавчера ночью у Зины схватило правый бок. Скрутило так, что хоть волком вой. Надо было бы вызвать «Скорую», но женщина не стала этого делать – ждала сына. А ну как ее увезут! Витенька приедет, а она в больнице. Нехорошо. Поэтому выпила анальгин, приложила горячую грелку – вроде бы полегчало. Уснула, утром все было будто бы ничего, а к вечеру началось опять. Тетя Маня, вставшая ночью на ведерко сходить, увидела в окне у Малаховых свет и какую-ту суету («Так и мелькает в окошке тень, так и мелькает!»), забеспокоилась и пошла узнать, в чем дело. Зинаида, вся скрюченная от боли, ни лежать, ни сидеть не могла, ходила взад-вперед по горнице, стонала и держалась за бок. Тетя Маня сразу же побежала в милицию, к телефону – врачей вызвать. Те приехали быстро, меньше часа прошло, заругались, уложили Зину на носилки, повезли, но доставить не успели. Гнойный аппендицит, заурядное, в общем-то, заболевание, не пожелал больше дожидаться. Зинаида Малахова скончалась от острого перитонита на сорок первом году жизни. А Виталий в двадцать лет остался круглым сиротой. Ни разу не виденный отец из далекой Прибалтики был не в счет.