Банана Ёсимото - Озеро

Чересчур странно, что столь необычный человек здесь, со мной.

К тому же я для себя почему-то решила, что Накадзима не из тех, кто надолго задерживается в одном пространстве с другим человеком. Мне приходилось видеть в его квартире какую-то девушку, по всей видимости, с которой он встречался. Но почему-то при этом не возникало ощущения, что они все время вместе.

Вчера Накадзима со слезами заявил, что чувствует, будто, если упустит настоящий момент, уже никогда в жизни не сможет заниматься сексом. Я ответила, что это слишком, но мне отчего-то стало жаль Накадзиму, осмелившегося на подобное признание. Стало как-то не по себе.

Кстати, интересно, как ему было со мной? В конце концов он получил что хотел сполна или не смог?

Хотя мы не пили, я помнила только отдельные моменты. А ладно! Он ведь не сбежал — должно быть, все нормально.

Мамин образ вновь мимолетно предстал перед моим мысленным взором.

Да, это был грустный, но в то же время красивый сон...

В нем моя мама была такой, с какой мне больше всего хотелось бы встретиться и какой она практически не была при жизни.

Мама всегда умела подшутить над окружающими, держалась независимо и высокомерно. Потому в какой-то момент я, видимо, забыла, какой она была на самом деле и что творилось в укромных уголках ее души.

Однако в моем детстве, когда она порой мимолетно улыбалась, когда мы согревали под одеялом холодные ноги друг другу, когда зимним утром гуляли, веселясь и оставляя на свежевыпавшем снегу свои следы... тогда, в такие моменты передо мной открывалась истинная мамина сущность: в душе она была вечной девчонкой.

Размышляя об этом, я рассеянно наблюдала, как грудь Накадзимы вздымается и опускается при дыхании. Постепенно, словно поддавшись гипнозу, я успокоилась.

Накадзима, Накадзима... Я видела его сейчас совершенно иными глазами.

Его удлиненные крылья носа, приоткрытый рот, и то, как по-детски надуваются щеки во сне, худые запястья, длинные пальцы, кажущаяся печальной линия затылка, спадающая на лицо прядь волос и прячущиеся под ней узкие глаза с длинными ресницами — мне нее это нравится, и я ничего не могу с собой поделать. Даже если когда-нибудь наступит день, когда это дыхание остановится и Накадзима станет звездой на небе (я где-то слышала такое выражение, и оно попадает в точку, поскольку ему, как никому другому, подошло бы стать звездой; даже с трудом верится, что это живой человек), я убеждена, что буду рядом с его душой. Это даже не любовь, а скорее удивление на грани испуга. И потому я бесстрастно наблюдаю за ним.

Сегодня он снова будет здесь. Сегодня он не исчезнет. Значит, и сегодня это настроение продлится.

Очарованная этим странным Накадзимой, я совершенно по-новому чувствую и переживаю каждый день, словно он никогда не закончится. С тех пор как мы стали встречаться, ритм моей жизни сбился. Я, которая всегда думала только о себе, изо всех сил старалась идти своей дорогой, настойчиво продвигаясь вперед к своему идеальному будущему.. я, сосредоточенная на желании подальше уехать из того городка, неприкаянная и без корней, словно перекати-поле... и вдруг рядом возникает Накадзима, такой сильный, что мое я полностью подавлено и я готова следовать за ним повсюду.

Здесь и сейчас не существует понятия времени. Кажется, мы изолированы от внешнего мира. Кажется, не существует ни лет, ни возраста, а есть только Накадзима и я.

Может, это и есть счастье? Бывают же моменты!

Время остановилось, и я без каких-либо особых желаний смотрю на Накадзиму.

Меня переполняет чувство, которое зовется счастьем.

Неужели я жила настолько обыденно? Я росла довольно самостоятельным ребенком в своем провинциальном городке, а в остальном была вполне заурядным, ничем не примечательным человеком.

Поэтому совершенно очевидно, что образ необычного Накадзимы явился для меня чем-то чересчур глобальным, и, в чем-то слабовольная, я невольно увлеклась им.

О прошлом Накадзимы мне известно только то, что с ним произошло что-то ужасное, но этой темы мы не касались.

Накадзима очень любит свою мать, которой теперь нет в живых, и, говоря о ней, всегда плачет. Я не знаю деталей, но совершенно ясно, что его воспитали таким кротким и любящим и в нем нет никаких отклонений в отношении любви.

Должно быть, в этом мире не было никого, кто бы относился к Накадзиме так, как его мать.

Возможно, он считал, что никто не примет эту важную часть его сущности, и оттого, напротив, старался вести себя с другими легко и непринужденно.