Нина Федорова - Семья

Письма мадам Милицы имели то странное свойство, что за ними следовала какая-нибудь перемена в жизни Семьи.

Ее третье письмо пришло наконец из Шанхая, куда она была депортирована из Гонконга как «нежелательный элемент». Было ли это уколом ее самолюбию? Мадам Милица не поделилась своими чувствами и соображениями по этому поводу.

Профессор со вкусом читал письмо вслух группе заинтересованных обитателей дома №11. Ми-лица сообщала удивительные новости.

Король Англии вдруг заинтересовался положением русских беженцев в Шанхае. По его распоряжению начата была их регистрация, и самые невероятные, неслыханные вопросы задавались беженцам: куда бы вы хотели поехать? каким путем — морем, сушей, по воздуху? сколько багажа вы хотели бы взять? есть ли долговые обязательства, которые вы хотели бы погасить до отъезда?

Ответы записывались на казенную английскую бумагу, с заголовком и печатью. Привыкши профессионально говорить правду, мадам Милица была честно откровенна и с посланцем английского короля. Она ответила, что если король действительно ею заинтересован и хочет помочь, она, со своей стороны, пойдет навстречу и с поклоном примет его любезность, но только при одном условии, что его помощь будет бесплатной. Ибо, простите за откровенность, мадам Милица заявляет всем королям и всем управляющим без королевского титула, что она устала платить налоги, штрафы, почтовые расходы и авансы за паспорта, визы, анкеты. Перед властями такой факт: она — мадам Милица, она существует, и она все та же, в Бессарабии и в Китае, по-английски и по-японски. Ее удивляет этот постоянный интерес интернациональных властей к факту ее скромного существования. Нельзя ли оставить ее в покое? Если желание короля искренне и он — великодушно, по-королевски — протягивает ей свою благородную руку, прекрасно, она склоняет голову в благоговении, но нельзя ли это сделать без предварительного взноса шестидесяти сентов, которые посланник ожидает от нее за регистрацию. Более того (поддерживаемая знанием, что она умрет 84-х лет), мадам Милица выразила подозрение, что у английской короны и у других корон и казначейств найдутся деньги и без ее членского взноса.

Вдруг Петя, всегда сдержанный, почти закричал:

— Помогать русским беженцам? Не поздно ли? После двадцати лет скитаний что осталось от русских беженцев? Почему помогатели не позаботились о нас раньше: Русские эмигранты кончены как общественная группа. История закончила процесс: они добиты. Мы имеем право громко заявить о бесчеловечности отношения к нам. Нам никто не помог — и это пусть останется историческим фактом.

— Что ты говоришь, Петя? — даже испугалась Бабушка. — Не помогли, но ведь никто и не был обязан нам помогать.

— Обязан? — уже кричал Петя. — Разве уже нет христиан на земле? Не нашлось места в огромном мире для одного миллиона людей, часто высококультурных и способных работать? В большинстве мужчин из той армии, которая была с ними в мировой войне, и кто им нужен для новых войн? Нет, они слепо сыграли в пользу большевиков. Нам некуда было укрыться, а где мы жили — там нас обращали в «дешевый труд» и эксплуатировали, потому что у нас нет защиты.

— Дорогой мой, дорогой, успокойся, — просила Бабушка. — Послушай лучше, скажу о себе. В юности жила я в большой роскоши в родительском доме. Бывало, прочту в газете о голоде в Индии, и станет мне жалко индусов. Из уроков географии знала, что в среднем один миллион индусов умирает от голода ежегодно. И все я жалела их и хотела помочь. Деньги, конечно, были. И не помогала. Адреса не знала, куда посылать, спросить некого было. А в газету сделать запрос не догадалась. Теперь имею ли я право сама ждать помощи или упрекать кого?

— Бабушка, вы…

Но в этот момент случилось неожиданное: открылась дверь, и мистер Стоун вошел в столовую.

За время отсутствия он стал еще меньше; его одежда казалась уже совсем не по его фигуре, и выглядел он еще более сгорбленным и усталым. Только помня его пальто, шляпу и очки, Семья знала, что это — мистер Стоун.

Ясно, это был только деловой визит. Что же еще могло привести его в пансион № 11? Разумно было предположить, что он пришел уплатить следовавшие с миссис Парриш кое-какие деньги.

Компания сейчас же разошлась, оставив в столовой только Мать и Бабушку. К стыду Семьи, приходится добавить, что Дима ринулся вон первый, что он потащил с собой и Собаку, что он запер ее в подвале, сам же спрятался под окном в столовой с намерением подслушивать, и что он решил бороться за обладание Собакой всеми средствами, и честными и бесчестными.