Нина Федорова - Семья

Они были ужасно бедны.

Роза не могла добиться, чтобы он смотрел на деньги как на нечто тесно связанное, переплетающееся с каждым движением в его профессии. Он работал, потому что любил и жалел человека. Роза считала это последней глупостью. Как? — ни преследования, ни нищета, ни клевета, ни тюрьма — и все это: за что? — не могли излечить его от сумасшедшей идеи, что человек, по своей природе, и хорош и добр? И это он — доктор? И это он лечит человека и его мозг? Вам не смешно? Таких идеалистов надо прятать куда-нибудь на чердаки или в подвалы, чтобы они не разносили заразы. А он ходит и лечит. Ходячее безумие! Ему никто не платит. И он, конечно, не просит. Зачем? Пусть собственная жена умрет с голоду, ходит в рваных ботинках. Когда она была в последний раз в театре? Он помнит, когда ее именины? Он помнит миллион фактов, но только, конечно, не этот. Два биллиона людей на свете — и он всех жалеет, исключая свою жену. Нет, что она сделала, чтобы быть наказанной таким мужем? Нет, она лучше умрет — и скоро-скоро. Тогда откроются его глаза, но будет поздно.

Действительно, отношение доктора к деньгам вызвало бы негодование всякого практического человека. Гонораров он не просил, и ему не давали — и ни у него, ни у жены никогда не было наличных денег. Жили в долг. Положение часто становилось нестерпимым. Роза отвечала истерикой на всякое слово, даже на «доброе утро» — во всем видя насмешку. «Доброе утро! Вы сказали „доброе“?!»

Переполнялась чаша терпения. Доктор мрачнел. Он просил сообщить ему точную сумму долгов. Проверял итог, не доверяя Розе. И затем спрашивал именно эту сумму — ни больше ни меньше, — с первого же богатого пациента, и вперед, иначе отказывался лечить. Ему давали деньги, он платил долги — и начиналась прежняя жизнь.

Этот доктор и был приглашен к миссис Парриш. Он сказал, что ее лучше бы поместить в госпиталь. Но она отказалась идти, а он не хотел настаивать. Семья не решалась выселять даму, уплатившую вперед и еще не отжившую своих денег. Брат миссис Парриш должен был приехать недели через три. Решили оставить все как было. Даже Милица говорила, что нечего ездить по госпиталям, лучше не будет. Семья же как-то сжилась с миссис Парриш, с ее буйством. Именно этого как будто бы в доме № 11 еще недоставало. Теперь же, по словам той же Милицы, составился «полный комплект».

Решили приставить Бабушку в неразлучные спутницы и собеседницы к англичанке. Доктор дал нужные инструкции. Бабушка, кланяясь, проводила его до калитки и только там сказала:

— Многоуважаемый доктор, у нас нет денег в настоящее время. Миссис Парриш отказалась вам заплатить, так как она совсем не хотела доктора. Но приедет ее брат — и с большой благодарностью гонорар ваш будет уплачен. А сейчас извините, пожалуйста. — И она еще раз поклонилась.

— Деньги и деньги! — воскликнул доктор. — Кто говорит о деньгах и кому они нужны?! Но вот что: мне как-то все понравилось у вас. Могу я просить вас, Бабушка, познакомиться с моей женой? Роза очень одинока. Она бы приезжала к вам в гости. А? У Розы нет друзей, а с вами, Бабушка, ей было бы хорошо.

— Буду очень рада. Будем ждать вашу супругу. Всегда с удовольствием…

— И не только на минутку. Роза — нервная и всем всегда недовольна. Я видел, как вы обращаетесь с этой англичанкой наверху, и я подумал: вот если бы и Розе такую Бабушку!

— Все, все, что зависит от меня, доктор. Просим только извинить нашу бедность.

На следующий день ровно в четыре часа задыхающийся рикша прикатил к калитке дома №11 толстую даму. При расплате между ними произошла внезапная ссора. Оба кричали. Она угрожала полицией, он проклинал ее предков. Не понимая по-китайски, дама все же угадывала смысл его речи и — в отместку — прокляла его потомство до седьмого колена и за одно уж и свою собственную жизнь от дня рождения. Рикша оскалил зубы. Дама нацелилась и хотела его ударить зонтиком. Рикша завыл, как будто бы уже ударенный. Пешеходы стали собираться к месту действия. Рикши, не имевшие пассажиров, мчались на защиту собрата. Видя поддержку, рикша схватил даму за платье и не пускал ее в калитку. Он громко взывал ко всем элементам земли и неба быть свидетелями, что дама дает ему только половину установленной платы.

— Ты ехал медленно! — кричала дама. — Из-за этого я опоздала. Мое время — деньги. Я понесла убыток!

— Ты вдвое тяжелее обыкновенной дамы, — кричал рикша, — я бежал поэтому вдвое медленней.

Наконец, в гневе, дама бросила рикше прямо в лицо пять центов, а он сказал ей в заключение: