Евгений Попов - Семнадцать о Семнадцатом [антология]

– На север, – сказал Кравцов.

– На какой север?

– Мы его к себе забираем, чего непонятного?

– Но это куда – к себе?

Трое тем временем уже сели в машину, мягко хлопнув дверьми. Двигатель заработал.

– А я вам его не отдам, – вдруг внятным уверенным голосом сказал полицейский, смотря на Кравцова бесстрашно. – По документам он наш. Истринский. И я его увезу к себе.

Никто не пошевелился. Люди в штатском слегка улыбались – одинаковой, чуть заметной улыбкой.

– Документы свои покажи, – дрогнувшим голосом сказал полицейский Кравцову.

– Не покажу, – сказал Кравцов почти с сожалением. – Не твое это дело.

– Ну кто вы такие! – сказал, почти выкрикнул полицейский, вставая на цыпочки.

«Соберись, тряпка», – мысленно призывал Маргелов.

– Сигарету хочешь? – спросил Кравцов и, не дождавшись ответа, добавил участливо: – Чего распереживался так? Давай позвоним твоему начальнику.

Они отошли куда-то в сторону, стали тихо говорить с голосом в телефоне, передавая его друг другу. От этой интимной и вполне дружелюбной на вид беседы у Маргелова кольнуло сердце – как будто от ревности.

Маргелов с трудом разглядел во тьме, как полицейский резко двинулся в сторону уазика.

– Эй, ты куда? – крикнул Маргелов. – Эй!

Но полицейский шел быстро и не оглядывался. Кравцов сел на переднее сиденье, чуть повернувшись к Маргелову. Вблизи лицо Кравцова оказалось не таким уж молодым и гладким, как представлялось Маргелову, а в пигментных пятнах, прыщах, осунувшимся, покрытым тонкой, но непрерывной сеткой морщин.

– В какое отделение меня везут? – глухо спросил Маргелов.

Кравцов, как будто не слыша вопроса, стал копаться в кейсе и вскоре достал тонкую папку. Неторопливо вынул из нее машинописные листы. Маргелов мгновенно узнал их и в темноте, увидев только загнутый краешек. Он почему-то знал, что так и произойдет. Он ждал чего-то подобного. И когда Кравцов заговорил откуда-то издалека, как из колодца: «У меня к тебе вопрос, Маргелов. Почему у твоего персонажа такое странное имя – Гиба?» – Маргелова не удивило и это. Кравцов аккуратно перелистывал страницы.

– Почему Гиба? – повторил Кравцов.

Он держал в руках сказку, набранную Маргеловым еще в детстве на печатной машинке «Роботрон». Отец каждый вечер рассказывал ему сказку про злодея Гибу, но всякий раз делал это не до конца, всегда что-то забывая и путая. Приходя из НИИ поздно вечером и уставший, он сдавался на уговоры Маргелова и говорил: «Хорошо, расскажу тебе сказку, но – тезисно». Маргелов долго не понимал, что это значит. Постепенно Маргелов восстановил полный текст сказки и напечатал его сам. Это было первое, что он напечатал. Печатать Маргелов научился раньше, чем писать. Человек несентиментальный, он сам не понимал, для чего хранит эту сказку, но никак не мог от нее избавиться.

В салоне машины было тихо, запахов не было, кроме едва уловимого запаха сосны, вероятно, от автомобильного дезодоранта. Маргелов переводил взгляд с бритых затылков на машинописные листы сказки. Кравцов, шевеля губами, читал. Вдруг он поднял голову.

– Хорошее имя для злодея, – сказал Кравцов. – Гиба.

Аккуратно сложив страницы в папку, он перегнулся и протянул листы Маргелову. Листы были теплыми, почти горячими, как будто их спасли из печки.

Машина медленно тронулась. Маргелов закрыл глаза и вспомнил, как начал писать и другие сказки – про храбрых пионеров, которые сражаются с колдунами и ведьмами, с Кощеем, с вампирами и пришельцами, словом, с нечистью всех мастей – фантазия у Маргелова была богатая.

В старших классах, сбежав из дома и ночуя по чердакам на Старом Арбате, он познакомился с девушкой по кличке Собака и с Парнем с Гниющей Рукой. Собака была коротковолосой и крепкой, любила подраться и в драках вгрызалась кривыми зубами в шею противникам – здоровые мужики обходили ее стороной. А Парень С Гниющей Рукой пил спирт из горла и ходил в лохмотьях, с довольным видом показывая всем свою распухшую синюю руку, от которой тянуло плесенью, – казалось, парень был при смерти, но не торопился к врачу. В этот странный и неприглядный реальный мир Собаки и Парня С Гниющей Рукой подростка Маргелова потянуло сильнее, чем в мир сказок. Они-то и привели его в партию.

За последние двадцать лет Маргелов безжалостно вычеркнул из своей жизни столько вещей и людей, столько раз переехал с места на место, что сосчитать невозможно. Но машинописная сказка, совсем истрепавшись, все это время была с ним.