Солнце почти село. И, если бы не поезд, который меня напугал, я бы, наверное, просидела в автобусе всю ночь, разговаривая со светлячками. Но поезд без всякого предупреждения загрохотал рядом, земля задрожала, и я закричала. Я ведь понятия не имела о том, что в густой траве прямо за лугом скрывается железная дорога, и о том, что каждый вечер в 7:05 по ней проносится пассажирский поезд, сотрясая старый дом.
На миг мне показалось, что земля завертелась быстрее. Поднятый поездом ветер ворвался в автобус, растрепал мои засаленные волосы. Прищурившись, я различила расплывчатые серебристые полосы спальных вагонов и вагонов-ресторанов, в чьих окнах мелькали силуэты людей, потом пронеслись багажные вагоны и, наконец, служебный вагон, с крыши которого, как мне показалось, одинокая фигура махала рукой.
Потом поезд кончился, а вместе с ним исчезли светлячки, которых ветром унесло в поля. Я была одна и по-прежнему визжала от ужаса. По неосторожности я прикусила нижнюю губу так, что лопнула кожа, и я почувствовала на языке вкус крови. Кругом снова все стихло, и только легкий ветерок шевелил высокую траву да трое или четверо сверчков вразнобой настраивали свои скрипки, готовясь к ночному концерту.
Я посмотрела на старый дом, зная, что в гостиной неподвижно сидит и ждет моего возвращения отец. Потом я внимательно оглядела колышущиеся заросли джонсоновой травы, которые в сумерках показались мне еще темнее. Тут живет Болотный Человек, подумала я, вытирая с губы кровь. И решила, что лучше убраться из автобуса до полной темноты. Надо вернуться к отцу, пока Болотный Человек еще спит.
Пора было разбирать вещи.
Когда я вошла в гостиную, отец сидел все в той же позе, в какой я его оставила, — погруженный в опиумный транс, он расправил плечи, стиснул ладонями колени, пятки поставил на пол параллельно друг другу. Его кожаное кресло с высокой спинкой было повернуто к стене, глаза закрывали огромные солнечные очки, которые всегда напоминали мне маску Одинокого Рейнджера.
— Ну, тогда ты — Тонто, — часто говорил он мне дома, в Лос-Анджелесе. — Моя девочка — голливудский индеец.
— Я не Тонто, — отвечала я.
— А кто же ты тогда?
— Не знаю кто, но не Тонто.
И это всегда его смешило. Он ухмылялся, а иногда хлопал себя пальцами по губам и делал так: «Ууу, ууу, ууу», как индейцы по телеку.
Иногда я подхватывала игру и с воплями носилась по квартире до тех пор, пока полоумная тетка под нами не начинала колотить в потолок шваброй.
Но в тот вечер в фермерском доме мой отец сидел, сжав зубы, и две морщины, глубокие, как у старика, тянулись от уголков его губ вниз, убивая всякую возможность улыбки. Так что я ничего не стала говорить ни про Одинокого Рейнджера, ни про школьный автобус, ни про то, как меня напугал поезд. Я вообще ничего не говорила, а только тихо стояла рядом с его креслом и покусывала треснувшую губу верхними зубами, отчего мне было больно и приятно.
Ночь окутала гостиную, сделав ее мрачной и чужой. Без солнечных лучей, льющихся в окно и заглядывающих в каждой уголок, без решетчатой тени от рамы на полу комната уже не казалась такой приветливой, как днем. Даже когда я щелкнула выключателем — пыльная голая лампочка загудела под потолком — и на цыпочках пошла назад к креслу, у меня было такое ощущение, точно вокруг что-то изменилось; так бывает, когда идешь сквозь летящие по воздуху тонкие осенние паутинки, но не видишь и даже не чувствуешь их.
А еще вид отца, уставившегося в стену, где висела потрепанная карта Дании, напомнил мне фотографию Болотного Человека, которую он как-то показывал мне дома. Было уже за полночь, я спала, но он растолкал меня со словами:
— Слушай, мне надо тебе кое-что рассказать, а то забуду. Болотная вода обладает странными свойствами. Люди лежат в ней по несколько тысяч лет и не гниют. Ну, то есть они, конечно, коричневеют, сморщиваются и все такое, но больше ничего с ними не происходит.
Потом он раскрыл библиотечную книжку и ткнул пальцем в черно-белую фотографию: человек железного века, извлеченный в ходе археологических раскопок из торфяника, где он лежал на глубине девяти футов, на его голове была остроконечная шапочка из кожи, вокруг талии — пояс из звериных шкур.
— В книге сказано, что его убили две тысячи лет тому назад, — прошептал он, обдавая меня запахом бурбона.
Тогда я приподнялась на локте и, устало моргая, начала разглядывать хорошо сохранившиеся костлявые останки Болотного Человека, который лежал на боку на мокрой земле и как будто спал: его ноги были согнуты в коленях, скрещенные руки прижаты к животу, подбородок упирался в грудь. На лице застыло выражение добродушия: прикрытые глаза, оттопыренные губы.
Читать дальше