Пол Бейти - Продажная тварь

Un negrito está en la cocina mirando a su mamá freir un poco de pollo… ¡Aprendi que he sido blanco por solo diez minutos y ya los odio a ustedes mayates!

Говорят, завтрак считается важнее обеда и ужина, к тому же многие из этих детей едят один раз в день. Поэтому кроме молока я предложил ребятам и взрослым по сочному мандарину. Раньше в первый день учебного года я дарил леденцы и давал детям покататься на лошади: сажал их по трое в седло и вез до школы. Теперь нет. Хватило случая, когда два года назад шестиклассник Киприано Мартинес с Прескотт-Плейс, полусальвадорец-получерный, решил скорчить из себя Одинокого рейнджера и — вперед, Сильвер! — смотался куда подальше от жестоких родичей. Мне пришлось топать аж до Панорама-Сити, ориентируясь на теплые кучи конского навоза, пока я не отловил парня и лошадь и не вернул их обратно.

Я подхватил под локти двух мальчишек, подобравшихся к конюшне, и поднял их в воздух.

— К лошадям — не подходить.

— Мистер, а можно к апельсиновому дереву?

Не в силах противостоять манящему аромату сацумы и дождаться обеденного перерыва или «мыльной оперы, чтобы перекусить» мои покупатели столпились под мандариновым деревом, виновато опустив глаза. Их губы блестели от еще не высохшей фруктозы, а земля была усыпана кожурой.

— Ешьте сколько хотите, — сказал я.

Мой отец говаривал: «Дай ниггеру палец, по локоть откусит». Никогда не понимал, как это «по локоть», но в данном случае это означало, что они ободрали все драгоценное дерево сацума. Хомини, поддерживая обеими руками свой раздувшийся, как на пятом месяце, живот, беременный как минимум двадцатью цитрусовыми детками, медленно подошел ко мне.

— Эти ненасытные ниггеры сожрут все ваши апельсины, масса .

— Ничего страшного, мне их нужно всего-то парочка.

И в доказательство моей правоты от ветки, словно пытаясь избежать участи быть съеденным, оторвался толстый, отборный мандарин и подкатился прямо к моим ногам.

Неугомонный Хомини с сияющей, как солнце, улыбкой, безостановочно треща сладким от сацумы языком, выманивал детей прочь со двора навстречу злой судьбе. Вслед за ними шли их довольные гиперопекающие родители. Процессию замыкал я. Ко мне подошла Кристина Дэвис и крепко схватила за руку. Своей долговязостью и крепкими зубами она была обязана мне, многие годы поившему ее парным молоком.

— А где твоя мама? — поинтересовался я.

Кристина тихо приложила палец к губам и вздохнула.

Еще до того, как беспокойные родители с помощью микронаушников начали контролировать каждый шаг своих чад, в местах вроде Диккенса, по дороге от дома до школы и обратно можно было узнать гораздо больше, чем на уроках. Мой отец это прекрасно понимал и в продолжение внешкольного обучения часто высаживал меня в незнакомом районе, чтобы я сам добрался до места учебы. Такие уроки социального ориентирования, с той лишь разницей, что у меня не было ни карты, ни компаса, ни сухого пайка, ни словаря-разговорника с одного сленга на другой. К счастью, в округе Лос-Анджелес определить уровень опасности того или иного района можно по цвету уличных табличек. В самом Лос-Анджелесе это темно-синий металлик с выбитой надписью. Если на знаке птичье гнездо из сосновых иголок — значит, поблизости вечнозеленые деревья или поле для гольфа. В таких местах в основном встречаются белые дети из государственных школ, чьи родители не по средствам живут в районах для «верхнего среднего класса» — в Чевиот-Хилз, Силвер-Лейк и Пэлисейдс. Дырки от пуль или угнанная и намотанная на столб машина означали детей примерно с такими, как у меня, волосами, уровнем доходов и стилем одежды — Уоттс, Бойл-Хайтс и Хайленд-Парк. Небесно-голубые таблички означали крутые спальные районы — Санта-Монику, Ранчо Палос-Вердес и Манхэттен-Бич. Тут живут неприветливые пижоны, добирающиеся до школы всеми возможными способами — хоть на скейтборде, хоть на дельтаплане: на их щеках отпечатаны поцелуи их матерей, удачно вышедших замуж за папиков. Районы Карсон, Хоторн, Калвер-Сити, Саут-Гейт и Торранс маркированы табличками пролетарского цвета «зеленый кактус», тамошние обитатели независимы, хорошо понятны и многоязычны: свободно ориентируются в испанских, негритянских и самоанских бандитских знаках. В Эрмоса-Бич, Ла-Мирада и Дуарти таблички имеют оттенок дешевого купажного виски. По утрам сонные дети уныло плетутся в школу вдоль череды двухэтажных домов типовой застройки. Сверкающие белые таблички — это, конечно, Беверли-Хиллз. Широкие улицы, идущие то под уклон, то вниз, и кругом — дети богатых. Их не волнует мой внешний вид. Раз я здесь, значит, я свой. Они расспрашивают про натяжение моих теннисных ракеток и обучают меня истории блюза, хип-хопа, растафарианства, Коптской церкви и джаза, учат Евангелию и тысяче способов приготовления сладкого картофеля.