Пол Бейти - Продажная тварь

Вестсайд, ниггер! Чего?!

Три основных закона физики негритянского гетто гласят: ниггер, который тебя задалбывает, так и будет тебя задалбывать; в какой бы точке неба ни находилось солнце, время у нас всегда «без четверти жопа верблюда» [34] Детский стишок, которым отвечают, когда лень сказать, или которым намекают на то, что надо бы иметь свои часы. В оригинале стишок звучит так: Half past the camel’s ass A quarter past his balls lift up the rear leg and see niagra falls. Примерный перевод такой: Вам без четверти жопа верблюда, И курантами яйца гремят, Подними его заднюю ногу, И увидишь Ниагарский водопад. ; и третий закон: когда бы ни убили дорогого тебе человека, на зимние каникулы (первый курс колледжа) ты приедешь домой. Днем ты садишься на лошадь и едешь в кафе «Дам-Дам», чтобы посидеть с отцом на собрании клуба интеллектуалов. Папины коллеги угостят тебя яблочным сидром, булочками с корицей и проведут с тобой сеанс переходной терапии. (Не то чтобы твой отец считает тебя геем, но его беспокоит, что в одиннадцать вечера ты уже дома и в твоем словаре отсутствует слово «задница».)

Вечер. Холодрыга. Ты едешь на лошади по улице, никого не трогаешь, допиваешь остатки ванильного коктейля и вдруг натыкаешься на группу детективов, сгрудившихся вокруг мертвого тела. Ты спешиваешься, подходишь и видишь знакомую рубашку, ботинки, туфли или запонки. Отец лежал на мостовой лицом вниз, но я его узнал по крепко сжатому кулаку с выступающими венами. Я нарушил сцену преступления: вытащил ворсинку из его прически афро, поправил воротник его оксфордской рубашки, смахнул мелкие камешки с его щеки и, как позднее было указано в полицейском отчете, сунул руку в лужу крови, которая, к моему удивлению, оказалась холодной. А вовсе не горячей, взбаламученной кровью разгневанного чернокожего, не горячей, кипевшей от бесконечного разочарования кровью честного, пусть и немного чокнутого человека, который так и не стал самим собой.

— Ты его сын?

Детектив, сдвинув брови, изучал меня с головы до ног. По его презрительной усмешке я представлял всю его мысленную работу по сличению моих шрамов, роста и сложения с базой данных преступников в розыске.

— Да, сын.

— А ты что, какой-то особенный?

— В смысле?

— Офицеры сказали, что он накинулся на них с криками, цитирую: «Вы, жопные буквоеды, архетипичные авторитаристы, вы еще не знаете, кто мой сын!» Вот я и спрашиваю: ты какой-то особенный?

Кто же я на самом деле? Неужели отец так сказал обо мне?

— Да нет во мне ничего особенного.

Когда умирает ваш отец, по идее нужно плакать. Проклинать систему, потому что он погиб от рук полиции. Оплакивать судьбу «низшего среднего класса» и «цветных» в этом полицейском государстве, которое защищает только богатых белых или кинозвезд любой расовой принадлежности, хотя я не знаю звезд азиатского происхождения. Но я не плакал. Смерть отца казалась мне розыгрышем, хитроумной уловкой, будто он просто хотел указать на ужасное положение черный расы, тем самым вдохновив меня на самосовершенствование. Мне казалось: вот он сейчас сядет, отряхнется и скажет: «Понял, ниггер? Если такое может случиться с умнейшим из черных, представь, во что можешь вляпаться ты, тупая задница. То, что расизм побежден, не значит, что негров не пристреливают на месте».

Сейчас, если б у меня был выбор, я бы плевал на то, что я черный. Когда в почтовый ящик бросают бланк переписи населения, в пункте «расовая принадлежность» я выбираю графу «др.» и гордо вписываю: «калифорниец». Разумеется, через два месяца у меня на пороге появляется переписчик. Смотрит на меня и говорит: «Ты, грязный ниггер, что ты можешь сказать в свое оправдание?» Как черному, мне нечего сказать в свое оправдание. Для того и нужен слоган, чтобы я мог бы выкрикнуть его, подняв вверх кулак и захлопнув дверь перед этой государственной рожей. Но, поскольку слогана нет, я бормочу извинения и ставлю галочку напротив графы «Черный, афроамериканец, негр, трус».

Жизненные силы я черпаю вовсе не из чувства принадлежности к расе. Нет, мною движут все те же старые добрые амбиции, которые давали нам великих президентов и великих притворщиков, капитанов промышленности и футбольных капитанов, — это всё тот же драйв, замешенный на эдиповом комплексе, который заставляет мужчину совершать всякие глупости: например, самоутверждаться через уличный баскетбол или через драки с соседскими мальчишками, потому что все закидоны должны оставаться за пределами дома. Я говорю исключительно о базовой потребности ребенка заслужить похвалу отца.