Сергей Бобров - Логарифмическая погоня

Он опять занялся манжетами, потом глянул на меня улыбаясь:

— Догадливость у вас сегодня… в пределах филе-миньон. Ну — рассказываю. Вы должны отвечать на вопросы, однако, коротко и без этих ваших выкрутасов насчет происхождения моей жилетки и связи оной с миоценом. Вопрос первый: какого вы мнения о теории множеств?

— Синьор мой, кабалеро, эту теорию я уважаю и преклоняюсь перед сим творением праздношатающегося по небытию ума, — потому, что знаю о ней, за недосугом и адской моей ленью, не много более ее имени.

— Так. Но вы все-таки, — и он потряс неопределенно рукой в воздухе, — представляете себе вообще?

— В пределах туманности. Сто тысяч световых лет.

— Есть, — сказал он, поднявшись с дивана, — поехали. И надел шляпу.

— Стойте, — сказал я, — это что ж такое?

— Идем.

— Бросьте, дайте мне хоть завещание написать.

— Охота вам с этим поганым делом… пускай там, вам то ведь все равно ничего не попадет.

— Семья…

— Которая? — спросил он с презрением.

— Которая… — и я зачесал в затылке, — да пожалуй, что вы и правы: бой томагавками и вечная женственность — чистый вес без посуды — у разбитого корыта: зрелище глубинное.

— То-то и есть. Идемте. Я встал.

— Так на неделю, говорите? на службе скандал будет — ну, ладно, туда им и дорога: может у меня бабушка помереть, — от гнилого насморка, скажем?

— Ясно.

Улица была не веселее обыкновенного. Описывать это сокровище — время терять. Сегодня мой друг был при деньгах, и на вокзал мы ехали в славно-фыркающем Гочкисе. [4] Открытый автомобиль среднего класса производства французского завода международной фирмы «Гочкис» (Hotchkiss & Co). Производился с начала XX века. Корпорация «Гочкис» больше известна как оружейная компания (особенно автоматическое стрелковое оружие, пушки и пулемёты).

Ничего дурного не обнаруживалось из окна вагона. Даже очень мило сверкала идиллическая зелень, речки и жирные пятна скота на водопое. Вагон был сравнительно чистый, трещало и качало не очень, паровоз делал свое дело энергично и нахраписто. — Приехали. Ждали лошади. Ехали лесом, потом над обрывом лилового Иван-чая, желтых ромашек, колокольчиков и коровяка: пахло сыростью и травой. Все как и полагается.

— Ну как? — спросил меня спутник.

— Благодарю, — ответил я, — не возражаю. Кисло и однообразно, конечно…

— А это, — он показал на небо, — скафандр мира, вид изнутри; как вам нравится.

— Годится, — отвечал я, — живет, материал хороший — вот и все.

— Нелюбезно, — возразил он, — у Господа Бога в гостях, а лаетесь… Приехали в гости, ну и сидите.

— Я сижу, — и тут я старательно зевнул и перекрестил рот, чтоб попасть ему в тон с его благочестивым настроением.

— Фокусничаете, — фыркнул он, — сейчас приедем, подождите.

Целью нашего путешествия оказалась стройка. Что-то сложное, торфо-гидро-электро-осушительное. Так, кажется, а впрочем не знаю. С миллиардами комаров, мошкары, тощими соснами, фанерными бараками, издали приветливо блестевшими свежим деревом и внутри поражавшими вонью и невероятной грязью. Какие-то лебедки и краны стояли на болотине, махонький паровозишка таскал в подобии громадных полоскательниц на колесиках — уголь, грязь, торф, кирпич, песок, известку, дрова. Тишина еле-еле разъедалась этим культуртрегерством. За леском и холмиком, ближе к речке, стоял домик почище других, там жил инженер К., управляющий всем заведением. Мы подъехали к домику. Навстречу нам выполз ирландский сеттер и дружелюбно заорал на лошадей, но, увидев нас, несколько растерялся. Недоразумение разрешилось куском колбасы, взятой для неизвестной причины «на дорогу», и трость моя въехала в инженерский замок в черных губищах пса.

Маленький человек весьма мрачных свойств с майоликовыми глазами, на которых вспыхивало пенсне, одетый по-летнему, а-ля-лаун-теннис, вылез несколько недоуменно в маленькую переднюю. Он был больше похож на доктора, чем на инженера, чистый, вымытый, крепенький и в чем-то до крайности убежденный.

— А-а, — не без удовольствия протянул он и растянул физиономию в улыбку, — прекрасное дело, а мы вас с трехчасовым ждали. Манечка, — это в глубину домика, — Николай Иваныч приехал, гости.

Манечка вышла, она была довольно хороша собой: чистое лицо, светлый взгляд веселых глаз — и заботливая преданность черномазому супругу.