Михаил Тарковский - Полёт совы

Он сгрёб Серёже голову, очень сильно, тисочно, как струбциной, и поцеловал куда пришлось, куда-то в верх уха. Серёжа почувствовал, как и в нём дрогнуло что-то, и только отрывисто крякнул. Агаша не сдвинулась и так же сидела, неподвижно и сухо блестя глазами.

Чокнулись.

— Папа! — крикнула Агаша.

Мотя махнул рукой.

— Ты хоть закуси!

Но тот мотал головой: закусывать было нечего — спирт-чистоган будто на молекулы растаскивался выстывшим нутром ещё в пищеводе. Мотя всё не мог поверить в случившееся, надивиться и всё гонял по кругу. Он ещё несколько раз полностью повторил рассказанное, каждый раз будто забывая и начиная снова, на слой приближаясь к сути события, словно просыпался, и всё предыдущее оказывалось заспанным.

— Серёг, а ведь если бы не она, — он указал на Агашку, — я бы там уже был… Уже бы у налимов… хе-хе… Ещё Дон Карлос этот попался… Ведь не хотел же… Ой дуропляс ты, Мотька…

— Ты, может, чего перекусишь?

— Да нну, ково! — Мотя всё больше оживлялся. — Доча, ты иди, иди домой… А мы с Серёгой тут…. О-о-о, если б не ты, Серёг, ты меня спас, Серёг… ммм, — он схватил Сергея за руку, затряс… — Серёга!

— Да это Тёма спас. Я-то чо? Как же они нашли тебя?

— Сам не знаю… Я гребу, уже плюхаюсь, и уже всё… Каюк… Сначала-то водка грела ещё, а потом выходить-то стала… Всё… И куда грести — не видать… Так барахтаюсь… Оно с воды-то по-другому, не видать добром, волна ещё… И тут слышу — как вроде мотор… Сначала еле-еле, а потом точно. Гремит. Думаю, «ищут!» Если ищут — орать буду… Слышу, заглох, я как зареву [3] Зареву (реветь) — по-сибирски кричать, звать. «Пореви меня по рации». . Ну а потом… потом… уже и не помню… Наливай, Сергей!

Агаша продолжала тихо и напряжённо смотреть на отца, сидя странной образцовой посадкой — руки ладонями вниз на коленях, правая на правом, левая на левом.

— Агаш, наверно, надо батю, это… в расположенье части… ты давай его… — Серёжа глазами показал, что надо брать дело в свои руки.

— Папа, ты согрелся, всё. Домой пошли, ну па-па-а… — говорила она, дёргая его за рукав. — Мама там…

— Да обожди ты… Когда мы ещё с Серёгой так посидим? А между прочим, Серёг, я же у тебя первый раз… в гостях! — И он махнул рукой от смеха и затряс головой. — В «гостях»… Чо попало… Вытащили меня, как щенчишку… Не ты бы с Тёмкой, я бы там уже был… А чо, Серёг, давай загудим! Иди оно всё в пень! А? Наливай! — Он уже протянул рюмку.

— Агаш, ты это, давай сходи к дяде Косте Козловскому… У него телефон не работает. Пусть зайдёт, срочно, скажи, зовёт Сергей Иваныч. Мотя, не думай, что я тебя выпроваживаю. Но это… Мне Валентина Игнатьевна башку отвернёт, давай, Матвей, давай, всё, хорош. Агашка, одевай его.

— Вы чо?! У меня день рожденья сёдня! — грозно вскричал Мотя, вырываясь. Он спустил ноги на пол, расправился, раскраснелся, как-то расширился, утвердился ногами, руками и выдвинул вперёд пустую стопку: — Отлично! Отлично сидим, Серёжка! Когда ещё так побазарим? Друга, я не пойду никуда !

Пришёл Костя, помог одеть Матвея и увёл его домой. Позвонила Валентина Игнатьевна:

— Ну чо, мой-то не сильно вас… стеснил-то? Вы уж извините… И спасибо вам. Спасибо.

На следующий день в школе Валентина Игнатьевна посмотрела на меня с теплотой и снова сказала: «Спасибо!», — очень твёрдо и с чувством.

— Да ладно, Валентина Игнатьевна. Всё хорошо.

— Да как ладно? Вы ведь вдвойне герой — ещё и плашкоут притащили!

Я немного волновался и думал, что Матвей придёт на следующий день с бутылкой и разговором. И не знал, хорошо это или нет. Конечно, и радость была в таком повороте, и неловкость: пришлось бы с Мотей по всем правилам пить, а не хотелось, да и возврат к пьянке сводил на нет всё спасение.

Через день я встретил Матвея. Он только что поднялся по нашей бесконечной лестнице и шёл по краю угора. С бачками, ружьём, весь перевьюченный — ездил на охотничий участок. Говорю об этом специально, потому что у него рядом с посёлком есть ещё озеро, где его дед охотился и где он весновал на ондатру и уток. А у меня на озеро план.

Приземистый, широкий и на редкость кряжистый, Мотя кивнул, приветливо поздоровался за руку. Я спросил про лодку:

— Да нашёл вчера, к Сурнихе прибило. Под ту сторону.

— Это сколько кил о метров? — зачем-то ударил я на «о».

— Пятнадцать килом е тров, — сказал он буднично, и мне стало неловко.

— Н-да… — я покачал головой.