Доминик Менар - Небо лошадей

Адем проводил меня до конца улочки, я посмотрела, как он повернул обратно, вошел в отель и закрыл дверь.

Дойдя до конца следующей улицы, я, вместо того чтобы повернуть налево, повернула направо. Не знаю, рассеянность ли, усталость или тайная и упрямая мысль, не покидавшая мой мозг, привели меня к парку, но я неожиданно оказалась перед огромной темнотой, скрывавшейся за хрупким ограждением, где даже свет уличных фонарей терялся в черноте деревьев. Мгновение я неподвижно стояла на тротуаре, затем медленно перешла через улицу.

Я остановилась у края парка, как могла бы остановиться на берегу реки, и, будто погружая руку в воду, просунула ее сквозь прутья решетки и окунула в листву. И снова подумала о тебе. Постояла, прислушиваясь, не раздастся ли из этого мрака человеческий голос. Был слышен только неясный гул насекомых; я до боли прижалась лбом к прутьям, потом повернулась и пошла вдоль решетки парка до запертых ворот. В нескольких метрах от меня находился загон для пони, и в тишине было слышно доносившееся оттуда, приглушенное почти жалобное ржание. Я снова остановилась, стала внимательно вглядываться сквозь решетку и различила бледный песчаный квадрат, а затем очертания пони. Сердце заколотилось: легкая тень виднелась в углу загона, казалось, это был человек; сидя на ограде, он заплетал гриву одному из пони и напевал странную песенку. На мгновение я закрыла глаза, а когда открыла их снова, тень исчезла, и я разглядела лишь силуэты пони. Не сводя с них взгляда, я отступила на несколько шагов, затем повернулась и перешла через улицу.

Я вернулась домой, прижимая к лицу ладонь, которую окунала в листву. От нее исходил волнующий, терпкий и сильный запах, без сомнения, запах наших с Адемом тел, но мне хотелось думать, что это был запах парка и в каком-то смысле легкий аромат твоей кожи.

Парк, в котором ты, кажется, теперь скрывался, был похож скорее на кладбище. Наш город новый, значит, он был построен на руинах прошлого. Я выросла в нескольких сотнях метров от того места, где мы живем сейчас, но когда я снова вернулась сюда, здесь все изменилось до неузнаваемости. Квартал, где мы жили раньше, с маленькими домиками и палисадниками, за которыми начинались кукурузные поля, в мое отсутствие был стерт с лица земли. Однако, я помню все — эти леса, этот пруд, где мы имели неосторожность купаться, не умея плавать; здесь мы никогда не видели ни одной живой души, словно все это существовало только для нас двоих. Я помню каждую тропинку и каждую игру, в которую мы играли здесь.

Адем, родившийся не в этом городе, прекрасно ориентируется в этих узких улицах, а я частенько блуждаю. Как собака, потерявшая хозяина, описываю круги и порой не могу отыскать булочную или школу. Через час после выхода, десять раз спросив дорогу, я, запыхавшаяся, готовая уже заплакать, наконец прихожу куда надо. Раньше Мелих, плача, ждал меня возле школьной ограды, теперь он стоит спокойно, уверенный, что я все-таки приду. Случалось, я не успевала найти магазин до его закрытия, и на ужин нам приходилось есть сухие хлебцы или консервы, которые на этот случай хранились у меня в глубине шкафа. Конечно, я преувеличиваю — все это бывало не так уж и часто. Но правдой было еще и то, что именно Мелих, которому тогда едва исполнилось три года, часто находил дорогу к нашему дому. Да и сейчас еще он, бывает, ведет меня, растерянную и встревоженную, за руку, потому что все вокруг кажется мне чужим, а в случайном отражении в витрине я не узнаю своего обеспокоенного лица. Одни только его тонкие черты, его светлые глаза — твои глаза — кажутся мне смутно знакомыми. Даже когда мы поднимаемся по лестнице нашего пятиэтажного дома, я шепчу: «Тсс!», словно боюсь, что мы не в своем, а в каком-то чужом доме, потревоженные жильцы которого могут неожиданно появиться на пороге своих квартир. И я не могу успокоиться до тех пор, пока ключ не повернется в замочной скважине, дверь не откроется и взгляду не представится знакомая обстановка — тусклое зеркало на стене в передней и вешалка с неизменно забытой шляпой или перчаткой.

Адем смеялся надо мной, Мелих, любивший копировать отца, смеялся тоже, тем более что они знали: я выросла в этом городе, но ведь тогда город был совсем другим. Я могла бы подробно описать расположение каждой стены, каждого окна и каждого дерева в старом городе, который не сохранился, наверное, ни в чьей памяти, кроме моей. Однажды за несколько часов я, ни в чем не сомневаясь, нарисовала его. Когда я закончила, прежний город предстал передо мной на карте до самой последней детали. Я и сама не подозревала, что все так ясно сохранилось в моей памяти. Эта карта спрятана в ящик комода, и иногда, оставшись одна, я достаю и долго разглядываю ее, хотя это и не нужно, — стоит мне закрыть глаза, как в памяти всплывают все пути, пройденные нами тогда. В парке я чувствую, что они оживают под моими ногами, под моими ладонями, касающимися травы, словно земля — всего лишь кожа, в жилах которой течет кровь прошлого.