Акилле Кампаниле - Если луна принесет мне удачу

– Ты сам этого захотел! – сказал Филиппо, продолжая плакать. – Теперь уже ничего не поправить.

– Почему? – сказал Гверрандо. – Это же зависит только от нас.

Филиппо ответил ему испепеляющим взглядом.

– А ты не думаешь, – ответил он, – что все меня засмеют? Нельзя, нельзя.

И снова заплакал.

– Давай встречаться тайком, – сказал Гверрандо, – будем назначать свидания в уединенных местах, о которых никто не знает. У меня есть квартирка.

– Замолчи! – сказал старик.

– Нет, Филиппо, – нежно сказал Гверрандо, – ты должен понять меня и мое искреннее желание загладить вину. – В утешение он сказал: – Я подозреваю, что эта женщина изменила и мне.

Филиппо издал стон: из сострадания к преданному другу? От страдания, услышав новость о новой измене своей жены?

Это осталось неизвестным.

Он сказал только:

– Я выгоню ее из дому.

– Спасибо, – пробормотал Гверрандо.

– Более того, – продолжал Филиппо, – я ее убью.

– Да нет, – сказал Гверрандо, – зачем убивать?

– Ладно, – сказал старик, – убивать не буду.

Он немного успокоился.

– А сейчас, – сказал он, – я должен признаться тебе кое в чем, что тебя посмешит. Когда я тебе сказал: «Ты любовник моей жены»…

– Ну и?

– Я пошутил.

– Дурацкие шутки! – закричал Гверрандо. – Видишь? Видишь, что бывает, когда так шутят? В следующий раз шути осторожней!

Он робко посмотрел на друга.

– Тогда, – сказал он, – если ты прогонишь жену, могу я и дальше приходить к тебе домой? Мы сможем продолжать наши вечерние игры?

Филиппо был весь в сомнениях. Но соблазн велик. Вдруг он решился. Он протянул руку Гверрандо.

– Ладно, – пробормотал он вполголоса, – но при одном условии.

– Послушаем.

– Чтобы никто об этом не знал.

– Никто ничего и никогда не узнает, – прошептал Гверрандо, – клянусь. Мы сделаем так, что никто не будет знать.

– Смотри не опозорь меня, – сказал старик, – тут речь идет о моей чести. Я требую величайшей секретности.

– Филиппо, – торжественно сказал Гверрандо, – я же джентльмен.

– И особенно, – добавил Филиппо, подняв указательный палец, – чтобы не знала моя жена.

Гверрандо представился нежный и жестокий облик женщины: облачко грусти набежало на его глаза, и на мгновение он почувствовал укол совести и комок в горле.

– Она не должна узнать никогда, – пробормотал он, глядя в пустоту. – Ломая комедию, он громко произнес: – Я уеду. Поеду в Париж. Надеюсь, что море там спокойное.

– Да что ты такое говоришь? – пробормотал Филиппо, дернув его за пиджак. – В Париже нет моря.

– Тогда, – сказал Гверрандо громко, чтобы все его слышали, – надеюсь, что оно будет спокойным к моему возвращению.

Они попрощались со всеми и быстро удалились.

– Поехали! – кричали участники кортежа, – поехали!

– Куда же нам ехать, – сказал дон Танкреди, – если жениха больше нет?

В этот момент в конце улицы показался столб пыли под солнцем; карета, запряженная четверкой лошадей, украшенных флажками и покрытых красными попонами, приближалась галопом, под звон бубенцов и щелканье хлыста.

Когда карета оказалась рядом, в ней стал виден небольшого роста человек с лысой головой, блестящей на солнце, который размахивал руками, крича:

– Стойте, стойте!

– Фалькуччо! – крикнул Баттиста.

И лишился чувств.

После того, как улеглась суматоха первых мгновений, Фалькуччо сообщили о прискорбном событии, которое привело к расстройству бракосочетания. Старик разразился приятным смехом.

– Но жених, – сказал он, – это не тот тип, которого вы послали к черту. Жених – это мой друг, здесь присутствующий.

И показал на Солнечного Луча.

Все сказали:

– Что за чепуха! Домой, домой! – и начали расходиться. Но Фалькуччо удержал их жестом и вытащил какие-то бумаги.

– Эти брачные объявления, – объяснил он, – были сделаны для него, а не для того гнусного субъекта.

– Что за ерунда? – спросил дон Танкреди.

Фалькуччо улыбнулся.

– Я позволил себе, – сказал он, – подкупить служащих бюро гражданского состояния, чтобы они подменили документы.

– Это была блестящая мысль, – сказал дон Танкреди, – но, скажите-ка по секрету, откуда вы узнали, где делают брачные объявления?

Старичок улыбнулся.

– Я позволил себе, – объяснил он, – подкупить служащих всех бюро гражданского состояния на свете.