Дмитрий Быков - Эвакуатор

— Нет, а что… ведь ты же уже кого-то эвакуировал, верно?

— Было дело.

— Кого?

— Кать, не время ревновать совершенно.

— Да я не ревную, при чем тут вообще! Я хочу понять: они как, легко на это шли?

— Нелегко.

— Но шли?

— А там, знаешь, выхода не было. В Абхазии, например, в девяносто пятом году. Я все старался на юга, там немножко похоже… на наш климат. В Баку в восемьдесят девятом тоже было особо не до того… Самое смешное, конечно, когда вещи с собой берут. Жуткое количество. Там больше всего мучились даже не из-за людей, — мне все какие-то попадались довольно одинокие, не больше десяти ближайших родственников, — он кисло усмехнулся. — Очень мучились из-за нажитого. Вашим людям так трудно все достается! Это же аналог жизни. Они вроде как всю жизнь с собой берут, потому что больше-то от нее — никакого результата. Внутри — одни унижения, память таким набита, что Господь не приведи. Я одну семью забирал, они говорят: а можно диван? Этот диван как раз перед кризисом купили, с переплатой, столько туда вложили, жуть. А это у меня первая поездка была. Я их так обложил, до сих пор стыдно…

— Это сколько же тебе было? Четырнадцать? — быстро посчитала она в уме.

— Не совсем, мать, не совсем. У нас время немножко другое, я из-за всех этих перелетов подконсервировался. Ваш земной год примерно вдвое меньше нашего, мы там пока полный оборот сделаем — с ума сойдешь… Короче, это мне моих тридцать. А ваших шестьдесят.

— Ты такой старый? — не поверила она.

— Да молодой я, Господи. Я твой ровесник примерно. На сколько выгляжу, столько мне и есть. Я просто живу немножко дольше. Понимаешь? Опыт другой.

— Не понимаю. Возраст — это же и есть… сколько прожил…

— Ни фига подобного. Возраст — это насколько износился.

— Ну и как я буду жить… там? Сколько мне по-тамошнему?

— Двенадцать примерно, — он хихикнул. — Причем и по-здешнему, как мне иногда кажется, ты в этих пределах.

— Это почему? Потому что не бегу, задрав штаны, в эту твою тарелку?

— Да нет. Недоверие такое, знаешь… Детское. Ребенок почему ничему не верит? Он массу вопросов задает: а как это устроено? А как то? А почему у вас здесь не сходится? А борода у вас приклеенная или как? А взрослый человек уже понимает, что жизнь довольно иррациональна. И чем иррациональней, тем достоверней. Ему не надо спрашивать: а какая у тебя тарелка? А на чем она летает? А какое мое моральное право? Он просто понимает: вот у меня ситуация, мне надо решать, о причинах и моральных правах подумаем после. И делает взрослый выбор.

— Но его же не шантажируют, наверное. Ему же не говорят: либо ты летишь, либо я тоже останусь…

— Кать, я тебя люблю. Я взрослый человек и свой выбор сделал. Я буду с тобой там, где будешь ты.

— Интересно, — сказала Катька. Она почему-то успокоилась — наверное, потому, что рядом был действительно взрослый человек, готовый за нее решать. Это еще вопрос, поступим ли мы так, как нам советуют; но мы не безразличны, нами занимаются — уже неплохо. Ей-то всегда казалось, что Игорь безнадежный инфантил, за то и любила, потому, если честно, и не торопилась сбегать к нему; вот оно как все оборачивается. — А если у тебя там семья?

— У эвакуаторов, Катя, семьи не бывает. Мы, если женимся, становимся профнепригодны. Начинаем жизнью дорожить, все такое.

— Значит, некоторые так одной командировкой и ограничиваются? Встретил, полюбил, увез?

— Совершенно верно. Эвакуатор ошибается один раз. Я вот ошибся, теперь буду, видимо, простым наблюдателем. Турдын-коол. Хрен меня, женатого, выпустят с альфы.

— М-да, — сказала Катька. — Ну ладно. Очень мне жаль, что я не курю.

— Да, конечно. Очень было бы эффектно выпустить дым вертикально вверх, поцеловать меня напоследок и гордо уйти умирать.

— Вот видишь, я тебя уже раздражаю.

— Дура и есть.

— Сколько лететь-то? — буднично спросила Катька.

— Восемь ваших часов где-то.

Помолчали.

— А возможен… возможен такой вариант, что я не пройду испытание, сделаю неправильный выбор, и ты меня разлюбишь?

— Такой вариант невозможен. Я буду тебя любить всю жизнь.

Он сказал это очень спокойно, без всякого пафоса, как о деле давно решенном и потому не стоящем обсуждения.

— Так. А могу я, допустим, мужу рассказать про это? Ему же, вероятно, надо подготовиться? И вполне возможно, что он не полетит без своей матери, которую обожает?

— Итого минус еще одно место, — сказал Игорь.

— Она худая.

— Хоть дистрофичная. У нас, знаешь, тоже планета не резиновая.