Эльдар Рязанов - О бедном гусаре замолвите слово

Первый попугай немедленно захлопал крыльями и отозвался: «Царь-дурак!»

Второй подхватил: «Царь-дурак!»

Тут же включился третий: «Царь-дурак!»

Четвертый попугай пришел от этих криков в дикое возбуждение, заметался по клетке и заорал громче остальных: «Дурак! Дурак!» – и неожиданно добавил: «Долой царя!»

– Не виноват! – взмолился хозяин лавки. – Господин офицер, не учил я их этому… Ей-богу!

– Сами, что ль, додумались? – иронизировал Мерзляев.

– Я ж объяснял, ваша милость, я купил одну птицу на рынке…

– У кого?

– У мужика какого-то. С большой бородой. А этот попугай и научил всех остальных.

– Где ж зачинщик? – поинтересовался Мерзляев.

– Мужик, что ль?

– Попугай…

– Улетел, как назло.

– Бежал, значит, – усмехнулся Мерзляев. – Ну хорошо. Допустим: первый научил второго, второй – третьего… Я еще могу понять. Но вот этот-то мерзавец – он ткнул пальцем в клетку с четвертым попугаем, – он же не просто повторяет, он выводы делает!

– Не губите! – Хозяин лавки рухнул на колени. – Я старый, больной человек. У меня – астма. Господин штабс-капитан, я с этими попугаями не согласен! Хотите, я вам их на ужин зажарю?..

Бесшумно открылась дверь, в помещение на костылях вошел Артюхов, волоча забинтованную ногу.

– Ваше благородие, – сказал он, обращаясь к своему шефу, – к вам – господин полковник Покровский.

– Подождет, – небрежно бросил Мерзляев. – Я занят.

– Я доложил, что заняты, а он буйствует. Как бы тюрьму не разнес!

– Ничего, – усмехнулся Мерзляев. – У нас, слава Богу, тюрьмы крепкие. Не только полковников, генералов успокаивали. Ну, а вы, голубчик, – обратился он к несчастному хозяину лавки, – ступайте домой… Даю два дня, чтобы найти зачинщика…

– Где ж я его найду? – побледнел хозяин лавки. – Это ж попугай. Он, может, уже в Африке…

– Я не о попугае. Я о мужике, который его продал… А птички ваши покуда посидят у нас…

Хозяин лавки печально встал с колен, поплелся к двери, обернулся:

– Господин начальник, а ежели их кормить – они молчат.

– Это что ж? Намек? – тихо спросил Мерзляев.

Хозяин лавки понял, что усугубил свое горестное положение, и, схватившись за голову, выбежал из кабинета.

Как только за ним закрылась дверь, Артюхов жалобно произнес:

– Ваше благородие, завтра работать не смогу… Нога распухла. Болит, сил нет…

– Ты что? – Мерзляев встал из-за стола. – Срывать секретное предписание?! А кого я завтра к стенке поставлю?

– Поставить-то меня можно, – вздохнул Артюхов. – Упасть не смогу…

Мерзляев не успел ответить, как с грохотом распахнулась дверь и в кабинет кубарем влетел жандарм, выронив ружье, а следом, потирая ушибленную о физиономию жандарма руку, ворвался полковник Покровский.

– Я понимаю, когда из тюрьмы не выпускают! – прорычал он. – Но когда не впускают, это – хамство!

– Дорогой полковник! – Мерзляев с радостной улыбкой поспешил навстречу Покровскому. – А вы двое – брысь отсюда! – турнул он Артюхова и жандарма. Те поспешно удалились. – Как я рад видеть вас в нашем доме.

Мерзляев сердечно протянул руку командиру полка, тот секунду поразмышлял, все-таки ответил на рукопожатие, после чего демонстративно и тщательно вытер собственную руку о собственные штаны.

Мерзляев заметил этот жест, но сделал вид, что не заметил, и продолжал любезно улыбаться.

– Ну вот что, господин Мерзляев. – Армия решительно пошла в атаку на жандармерию. – Я получил предписание оказывать всяческое содействие вашей тайной миссии. И как солдат обязан повиноваться! Но как благородный человек и дворянин не позволю из своих гусар делать палачей. У вас для этого жандармов предостаточно.

– Дорогой мой… – Мерзляев незаметно скосил глаза в бумаги. – Дорогой Иван Антонович, это не я изобрел…

– Надо ж додуматься! – продолжал кипеть Покровский. – Боевых офицеров на расстрелах проверять…

– А на чем же, дорогой? Не на танцах же…

– Это гадко! – крикнул полковник.

– Не спорю, – согласился Мерзляев.

– Отвратительно!

– Вы совершенно правы…

– Это подло!

– И я такого же мнения, – вздохнул Мерзляев. – Более того, его превосходительство, шеф нашего третьего отделения, тоже возмущен. По секрету добавлю: сам государь император пришел в негодование и порвал бумагу, но потом велел склеить и подписал… Надо! Понимаете, Иван Антонович, надо! Все мы так: мучаемся, но дело делаем.

– А я как благородный человек и дворянин заявляю: поцелуйте меня в одно место!