Марина Палей - Под небом Африки моей

Aберрация зрения! Плечи у Ваньки казались иногда вовсе даже не мелкими, а, наоборот, вполне пропорциональными как голове, так и вихлястому телу, но Ванька, что я заявлю сразу, был существом двойственным – то циклопически-чрезмерным, то словно бы истаивающим на глазах до полного своего исчезновения – то есть он умел так оборотнически-ловко перетекать из обличья в обличье (причем, по его возмущенным воплям, ничего для этого не предпринимая), что с женщинами иногда случались даже нервические припадки.

Кстати сказать, уклон его внешности в нечеловеческие сферы обострялся еще за счет очков, которые, в совокупности с означенным лбом, химерически расширяли всю верхнюю часть его черепа, придавая Ваньке таинственность обэриутских чешуекрылых и перепончатокрылых, но чаще возрождая в памяти типичную картинку шестидесятых: головастик-марсианин с дружеским визитом.

Где я впервые заметил Ваньку? Кажется, на одной из первых же лекций.

Доцент, как это часто встречается у восточных славян, человек, отравленный черной желчью и одновременно до крайности сентиментальный, появился в зале намного позже положенного. В мрачном молчании, тяжко, взошел он на кафедру… мешковато на нее навалился… и взялся злобно обозревать полупустой зал[ 1].

Его лицо, особенно в зонах подглазий, состояло словно бы из приспущенных старых чулок. После нескольких минут ледяного душа, какой получили, возможно, и достойные мизантропии, но не готовые к ней слушатели, он медленно, с явным трудом разлепил свои гнилозубые, не знающие зубоврачебных истязаний уста, чтобы вытолкнуть первые порции звуков: хм… да нннну… ха!.. (горькая усмешка) , да че там… (ядовитое хмыканье) , все херня, все!.. (презрительная мина) , да бросьте вы!.. да че там!.. (кривая полуулыбочка) , не стоит и браться! – он ударил кулаком, – никому это не нужно… (пауза) . Да-с… в первую очередь вам, вам это не нужно!.. ну, может, кому-то одному из вас всех это и нужно, одному-единственному! а жизнь закончит он, как и я, в канаве…

Реплики его из коротких бесформенных становились раз от разу длиннее и рафинированней, то есть тоньше, – словно он здоровенной скалкой раскатывал туповатое, туго поддающееся тесто… Воодушевившись, он даже принял относительно вертикальное положение. И, наконец, слово «канава», в определенном смысле ключевое – как для русской литературы (см. хотя бы «Преступление и наказание» ), так и русской жизни (см. хотя бы и русскую жизнь ), – видимо, пробудило в нем сокровенное воспоминание, то есть дало пусковой толчок всему заржавевшему маховику… «А кстати, – он страстно, словно покрывая корову, вновь навалился на кафедру, – кто-нибудь из вас знает, как звали жену Аввакума?!» – «Ма-а-арковна… Ма-а-арковна…» – прилежной рябью мгновенно отозвались девичьи голоса…

«Конечно, Марковна (свойски-примирительно, словно о теще) . Да, стало быть, Марковна… Да… Так, стало быть, откуда это она с протопопом шла-то?» – «Из Сиби-и-и-и-ири!..» – писклявая девичья партия. – «Мно-о-ого месяцев!.. – назидательный хрип доцента. – Да по морозцу!.. да без провианту!.. да стерши ноженьки ажно по самые по коленочки!.. И чего ж тут с ней, с протопопицей нашей, приключается?» – «И, оступившись на камне осклизлом… – звучит голубиное соло отличницы, – и, оступившись на камне осклизлом, обрушивается она в яму…» – «В глубо-o-oкую яму, – назидательно уточняет лектор и закуривает с невыразимым удовлетворением. – В глубо-о-о-окую, да-с. И о чем же она вопрошает, на самом дне сей глубочайшей ямы бездвижно лежа?.. даже без силушки чело ясное свое приподнять?..» – «Доко-о-оле… доко-о-оле мучиться… терпеть… доко-о-оле терпеть сие, ба-а-атюшка, доко-о-оле…» – послушно скулит разноголосая паства, оснащенная заблаговременными подсказками старшего курса. «Так-так-так-так-так, – лектор привычно стряхивает пепел на пол, – правильно!!. – И что Аввакум огнепальный-то женушке своей ненаглядной речет, над ямой глубокой низко склонившись?» – он обводит аудиторию ярко заголубевшими, словно газовый пламень, очами – победно, весело, зло.

(Правильный ответ, кстати сказать, таков: «До самой смерти, матушка». Это те же старшие курсы в общаге просветили. И то, что вопрос лектора риторичен, – тоже не забыли просигналить. Финальная реплика Аввакума, по ритуалу, должна произноситься самим лектором, – поскольку обожает он ее безмерно – и вкладывает в нее словно бы всю парадигму русской судьбы.)