Эрик Бутаков - Одиннадцать

– Продолжайте-продолжайте.

– А чего тут продолжать? Я могу только в своих фантазиях уходить в глубь веков. И только!

– А как вы думаете, с чем это связано?

– Что связано?

– Эта возможность в фантазиях путешествовать.

– Черт его знает! Я не сильно-то углублялся в подобные размышления. Но кое-что у меня все-таки есть. Я так думаю: Организм человека, по большому счету, это, наверное, какой-то биологический компьютер, который нам дан для временного использования, чтобы ощутить существование в физическом состоянии, так сказать, в состоянии материи. Тот небольшой срок, который нам отведен для использования наших биологических машин, которые, кстати, устаревают и физически, и морально, дает повод думать, что где-то в другом измерении, в другой субстанции, но всё-таки мы будем бродить по облакам. А как ещё? Не верю я, что после смерти – щелк! и шторки закрылись – темень, холод и ничего! Я не могу понять и представить, что вот сейчас мы сидим, говорим, чувствуем, а потом – хлоп! и ни Вас, ни меня, ничего – НИЧЕГО! А это позволяет мне быть любопытным человеком, использовать свою «машину» на все сто, пока она работает. А раз это всего лишь машина, значит, у неё есть материнское плато и, естественно, память. Память у каждого на начальном этапе загружена почти одинаково. И подключены мы к локальной, семейной сети. А вот в течение жизни мудрый человек её – свою память – пополняет и увеличивает, а «машины» для программного обеспечения станков и осуществления простейших операций с подручными средствами, работают в первоначально заданном ещё в ПТУ режиме, только слегка модернизируясь по велению времени, прогресса и более сложных операций на производстве. Внешний вид «машин», так сказать, дизайн – разный. Даже, у машин одного поколения, если не считать навесного оборудования, которое в простонародье называется «мода». А вот маркировки нет – поди, разбери принадлежность и сложность машины, её потенциал и скрытые способности. Всё познается опытным путем, с годами, с возможностью установить дополнительное плато, видеокарту, и прочую требуху, типа винчестера, дивиди-румов, колонок всяких и, разумеется, величины, качества и множества программного продукта.

Ефим глотнул пива из новой банки, знаком руки предложив другим присоединится.

Но другие отказались присоединяться.

Тогда он продолжил.

– А вот ещё нюанс – Глобальная Сеть! Глобальная Сеть много чего значит. Пока, значит, «машина» питается и пасется в семейной, локальной сети – всё вроде бы понятно. Но тут подключается Глобальная Сеть – и всё! «Машинка» начинает пахать на эту самую сеть! А у неё, черт бы её побрал, очень мелкая ячея… и липкая матрица. Тут тебе и институтская программа, и армейская военная тайна, и семейный бюджет и программа материнства-отцовства, психо-производственный компонент, налоговый кодекс, и вся херня! «Машинка» сама себе уже не хозяйка – она в Глобальной сети, а та по образу и подобию качает из неё всё, что хочет и втискивает в неё всё, что надо. Я вот, к примеру, не пойму как японцы на своих компьютерах печатают. Буквы – ясно! Их двадцать две или тридцать три, и всё путево – складывай в строчку или в столбик. А вот иероглифы? Как их-то складывать. У китайцев что-то около тридцати или шестидесяти тысяч иероглифов. У японцев, наверное, не меньше, есть ещё и Корея. Арабский мир – там ладно, вязь и без гласных – это ещё можно понять, это всё-таки буквы и они складываются в слова. Иврит – тот же случай, пусть даже все эти вязи справа налево – можно запрограммировать и так. А вот как иероглифы? Мне не понять! Меня нужно срочно в Японию отправлять, братцы мои ребятушки! А? – Ефим сделал вопросительную физиономию. – Что скажите?

– Как-то ты тоненько подошел, Ефим Тимофеевич, от размышлений до поездки! Может, погодим с поездкой? – предложил Владимир Павлович.

– Может и погодим, если вы мне все-таки когда-нибудь поведаете, какого Хэ я здесь делаю?

Палыч с ГГ переглянулись.

– Ну что я тебе говорил? – произнес Палыч глядя на ГГ.

– Я это уже понял, пока мы его тестировали… Черт! После его выступлений теперь слова кажутся неуместными и с двойным дном! Не давайте ему больше слово! – шутя, но громко произнес последнюю фразу Георгиевич…. Не-не – Григорьевич! (предупреждали!)

– Ну тогда объясни ему популярно, чего от него мы хотим, – посоветовал Григорьевичу Владимир Павлович.

– Постараюсь, – со вздохом согласился ГГ и обратился Ефиму с непременным подхалимажем: – Вообще-то смысл идеи вы уже наверняка уловили, Ефим Тимофеевич – вы человек понятливый…