Александр Ермак - Офелия и Брут

Венера, прости. И ты, Лилало. Анна, Анна, Анна…

Кровь бьет меня в голову. Не сильно. Но ритмично: раз, раз, раз – раз, раз, раз. Это поезд. Он несется, несет меня, приближает. И чем дальше, тем меньше он стоит на промежуточных станциях. Ему перестают попадаться красные светофоры. И он мчится, мчится, как верный муж из командировки. На всех парах.

Я – в отчаянии. Я смотрю на спутников и, мне кажется, они тоже смотрят на меня. Кивает уснувший лысый мужик: «Любишь…» Качает головой толстая тетка с вязаньем: «Не любишь…» Проходит проводница, привычно вильнув: «Любишь…» Закусила губу соседка-девчонка: «Не любишь…»

А поезд уже втягивается в город. Улицы. Дома. Афиши. Вон на той написано: «Любишь…» Или «Не любишь»… Неразборчиво как-то…

Мать давно зазывала меня к себе:

– Приезжай хоть на недельку.

Я каждый раз отнекивался. Не так-то просто к ней выбраться. От столицы, где живу, до ее областного центра лететь три часа. Затем от того города до другого поменьше ехать на электричке еще два. И потом час-полтора на автобусе до родной деревни.

Между этими часами – другие часы и минуты в пересадках, в ожидании – в целом уходит не менее суток изматывающей дороги. Сто раз подумаешь прежде, чем решишься ехать.

Да и когда ехать. На выходные? Не уложишься. В отпуск? В зимний ту дорогу к деревне так порой снегом переметает, что с ней автобусного сообщения может и неделю не быть. Никто гарантии не даст, что доберешься туда или выберешься обратно вовремя.

Летний? Он у меня не каждый год. А когда, наконец, выпадает, то жена с детьми на коленях умоляют съездить с ними на море. Пытался соблазнить их деревней, ни в какую…

Не был, в общем, я в деревне уже несколько лет. Только разговаривал с матерью по телефону. Он у них на почте рядом с магазином установлен.

Вот она меня каждый раз в трубку и звала:

– Сынок, приезжай. Ну, хоть на недельку.

Я отнекивался. А в этот последний год голос у нее такой жалостливый был, что все же твердо решил – поеду. Жену с детьми безоговорочно отправил к морю одних. А сам – на самолет.

Потом электричка. Автобус. И вот он мой дом. Отсюда меня мать проводила в город в институт. И сюда я уже жить не вернулся. Полноценная работа по моей специальности нужна была только в больших городах.

Я едва узнал ее. Последний раз видел мать хоть и пожилой, но еще крепкой энергичной женщиной. А тут сидит на кровати старуха-старухой.

– Приехал, сыночек.

– Приехал.

Обнял ее, поцеловались. Она вскочила, засуетилась:

– Чем накормить-то мне тебя. Голодный ведь, с дороги.

Я отмахнулся:

– Это успеем. Мне бы помыться. Грязный весь. Пока до вас доберешься семь потов сольет, семь слоев пыли осядет…

Мать растерялась:

– Ой, деревенская-то баня сегодня не работает. И соседи не топили. А в своей я уж не помню, когда была. Воду таскать туда тяжело да и завалилась она, прогнила вся…

– Че ж, делать? – почесал я затылок.

– А ты, как я, помойся, – предложила мать, – Я ведь в деревенскую баню не хожу – далеко. К соседям так же вот не всегда угадаешь. А прошлый год нам прямо в избу чистую холодную воду провели. Такая благодать настала: таскать для хозяйства не надо и мыться можно. Нагреешь только ее в кастрюльке, станешь в тазик, польешься из кружечки…

Помылся я в тазике. Потом перекусили, чем было. Посидел немного с матерью и спать свалился – устал с дороги. А как проснулся утром, так снова этот тазик вспомнил. Непорядок это – из кружечки мыться, когда в доме и вода есть, и сын-инженер прикомандировался.

Иду к матери в комнату:

– Что-нибудь придумаем мы тебе с помывкой.

А она:

– Да не придумывай ты ничего. Времени-то у тебя всего ничего. Посиди со мной. А я уж и так обойдусь. Привыкла я из кружечки. Посиди со мной…

Присел я к ней на кровать. Жалобы на болячки ее выслушал. Предложил:

– Может в город к доктору тебя свозить…

Она поморщилась:

– До города пока доберешься, помрешь прежде. А доктор у нас и свой не плохой, Иван Василич. Вот таблетки мне дал, хорошие. Помогают мне, если что…

– Смотри, – говорю.

А она мне давай про тлю рассказывать, что на ее лук в этом году напала:

– Уж я поливала ее отравой из лейки, поливала. Хоть бы хны, заразе…

И тут я подскочил:

– Придумал, мам, я тебе душ сооружу. Будешь не хуже, чем в городе мыться.

– Угомонись, – головой качает.

– Нет, – отвечаю и прямиком к шкафу. Там у меня когда-то школьные принадлежности хранились.

Точно, нашел пожелтевшие листы бумаги, карандаш. Сначала эскиз набросал предварительный.