Владислав Дорофеев - Томление (Sehnsucht) или смерть в Висбадене

Еще одну возможность продемонстрировала бабушка Софьи, которая первая сумела переломить рок и прожить до сорока лет, то есть дольше всех остальных женщин рода. Бабушка предсказывала ей такое томление смерти, которое было даже страшнее смерти, она говорила, что ей довелось нечто подобное почувствовать перед первой смертной гранью, когда всего лишь за день до двадцатипятилетия она зачала (и потом родила мать Софьи – не пророчицу). И нечто подобное бабушка переживала к дню родовой смерти к тридцати годам, только рожденная в ночь на тридцатилетие вторая дочь позволила ей прожить еще пять лет. Тогда томление было глубже, и стремительнее нахлынуло, ее будто парализовало, она не могла даже двигаться. Но все же прожила еще пять лет после тридцати пяти. За счет чего? Это был бабушкин секрет, в который она посвятила только внучку. Рецепт жизни бабушка наследовала внучке, оставив ей свой дневник. Рецепт оказался прост – любовь. Но не столь доступен. Представительницы этого рода могли быть лишь любимыми, могли соблазнить кого угодно, от волка до амазонки, но не умели любить. У них были каменные сердца. Они были записные суки. Бабушка преодолела наследственное сучье начало. Она влюбилась. Но стремление к жизни оказалось сильнее семейного заклятия всего на пять лет.

И был еще один проверенный поколениями выход – убить любовника. Бесплодные женщины могли пережить двадцать пять и тридцать, и тридцать пять лет всего лишь за счет убийства своих возлюбленных. Убиваемый должен был дать согласие на свою смерть, иначе, жертва не считалась и была напрасной. Однако редкие выродки рода пользовались такой привилегией. Платой за добровольное убийство любовника были пять лет дополнительной жизни.

„И поэтому ты решила меня пригласить, чтобы испросить у меня разрешения на мое убийство?“

„Ты меня не любишь, твоя жертва, даже добровольная, меня не спасет. Ты мне бесполезен. Даже, если захочешь быть убитым мною – это не принесет мне избавления“.

Софья имела все основания ненавидеть своего последнего любовника. После того, как они pасстались, как он и обещал, все ее последующие любовники умиpали после пеpвой пpоведенной с ней ночи. Хотя, конечно, не он был тому причиной.

Софья впилась в рот Романа, руку запустила ему в брюки, потом дернулась и вцепилась второй рукой в ремень. Они грохнулись на пол. И вновь, как и два года назад, и три, кончилось тем, что она его имела по первое число, облизываясь от удовольствия. И стена огня ее сопровождала.

Почему она решила ему поверить? Она не знала, но чувствовала, что именно ему, этому странному мужчине, с большой несуразной головой, еще не успевшего понять свое предназначение, еще не познавшего себя. Она видела его будущее, она верила не тому, кто сейчас встал с постели и подошел к окну, она верила в его будущее, вопреки его собственным мозгам и навыкам.

Софья откинулась навзничь. Закрыла глаза, руки положила между ног, и будто уснула.

Софья заговорила своим странным и страшным для земных голосом, голосом древних пророков, потусторонним и безжалостным. Этот голос она слышала только однажды, перед самой смертью бабушка ей сказала несколько главных слов. Софье тогда было одиннадцать лет, но она все помнила, она совсем тогда не испугалась. Это был голос земли.

Ее голый яйцеголовый приятель от неожиданности закаменел. Он был чуть умнее, чуть решительнее, чуть властнее и сильнее многих, но все же обычным человеком, с обычными заботами и переживаниями. А слышимое им – исходило от сверхчеловека. Это говорила не Софья, которую он знал, с ним говорил древний пророческий род. Он будто погрузился в невесомость. Вместе с голосом в комнату вошло время. Она говорила не по-русски. Он не знал, как называется язык, на котором она говорила, но он понимал ее. Это был праязык, на котором в минуту пророчества или страстной истины говорили пророки древности. У этого языка не было названия, но у языка было ясное предназначение – раскрыть врата времени, познать истинную связь явлений и событий, людей и государств, народов и пространств. Этот язык существовал до Вавилонской башни, на этом языке Бог говорил с Адамом и его потомством.

Ее лицо по мере слов менялось.

Но глаза у Софьи продолжали оставаться закрытыми. Она их открыла только на мгновение, прежде чем ушла далеко в память, в созданную ее воображением мистерию прошлого, пройденного ее родом.