Владислав Дорофеев - Томление (Sehnsucht) или смерть в Висбадене

Завтра у меня день, после которого может измениться моя жизнь, я знаю, в любом случае, уже послезавтра утром, или даже завтра вечером, мне нужно будет вырабатывать новые более сильные решения, резче и точнее смотреть на жизнь; и завтра придется еще от каких-то иллюзий избавиться. Да. И это будет вне зависимости от внешнего хода событий.

Я попробую отпустить вожжи. Ситуация стрессовая, вроде пожара на выходе из квартиры, и остается только один путь, по водосточной трубе вниз, с какого-то – не второго – этажа. Дать себе волю, довериться себе окончательно и бесповоротно. Я хочу, я сделаю это.

Завтра я тебе что-то скажу и напишу. И это будет завтра. А сегодня вот такое ощущение. Я не пошел на исповедь. Исповедываться в чем?! Это какая-то беда, только раз в жизни, в Дивеевской обители, я исповедовался с радостью, я встретил человека, который соответствовал мне, он был равен мне, он меня понимал, он понимал мои горести и заботы. Ни разу до того я не встречал священника на исповеди в Москве либо еще где-то, с которым мне не было бы скучно. Наверное, я неправильно сделал. Но вот не пошел. Пойду просто в храм, помолюсь.

Жизнь продолжается.

Ты мне сказала, что „моя рука пахнет также, как и твоя, тогда в кинотеатре“. Я понял, это – и есть запах жизни. Твое желание так пахнет, – пахнет жизнью. И, когда мы вместе, соединяются две жизни в одну и бесконечную. И мое желание пахнет жизнью. Есть неплохой поэт Алексей Парщиков, ему принадлежит строчка – „твой член – и саженец и почка“.

Вот так. Пока».

«А как пахнет мое желание/промежность? Никогда над этим не задумывалась. Почему не задумывалась? Странно, они все время были на грани падения в пошлость. Но им как-то все время удается удержаться. Наверное, за счет искренней любви. Наверное».

Мама опять перестала делать приписочки. Почему? Устала, наверное. Она к концу жизни устала. Это заметно было по всему. Даже по ее решению. Только очень уставший человек так тщательно и последовательно готовится к смерти.

«23 июня 1996 г. После нашего разговора, после нашего общения по телефону, села писать тебе письмо. Сейчас ночь, я все не могу прийти в себя. Это какое-то странное, абсолютно новое ощущение. А вернее очень разные ощущения: меня словно окатили ледяной водой, я в какой-то растерянности; это и неловкость, и восторг, будто бы случилось невозможное, и расстояний не существует, это и обида, словно меня обманули в чем-то, и горечь до слез от того, что мы так одиноки, так близки и в то же время далеки друг от друга.

А сейчас уже воскресенье, я сижу на берегу Рейна и расскажу тебе все, что было со мной сегодня, все, что у меня на душе. С утра я пошла искать храм, это было именно так, потому что я не знала точно, куда идти. И случайно набрела на старую романскую церковь, по-моему, 16 века. Как ты хорошо сказал как-то, „теперь неважно, где ты живешь“. Действительно, Бог в душе. Неважно, что здесь все по другому, главное, что можно прийти сюда, посидеть и помолиться в тишине, и поставить свечку. Я помолилась за тебя, и сразу стало легче на сердце. Потом пошла бродить по незнакомым улицам и незаметно для себя вышла к Кельнскому собору. Просидела там около часа. Эти своды так тяжелы, словно несут все грехи людские, всю вековую мудрость. А свечи такие необычные – длинный ряд маленьких горящих плошек, над ним – другой, третий. Они как кувшинки, смотришь и уплываешь мыслями куда-то далеко.

Вот я снова брожу по улицам, прохожу мимо пестро кричащих витрин, уличных музыкантов. На перекрестке у фонтана девушка чудно играет на скрипке. Села послушать, и вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд. Сейчас я расскажу тебе дурацкую историю, ты, наверное, будешь смеяться, но я ужасно расстроилась и разозлилась (второе уже позднее, когда я начала писать тебе). Ко мне подходит мужчина лет тридцати, как оказалось француз, завязывается разговор двух иностранцев в чужой стране. Такие ситуации случались не раз. Я решила поболтать с ним немного. Прошло минут десять, и этот тип обнимает меня за талию, говорит, что я хороша собой, что я ему очень нравлюсь. Еще никто и никогда так бесцеремонно не лапал мою задницу, не говорил мне о моем теле так поспешно и нагло. А он не мог понять, что не так, почему я не могу остаться с ним, ведь у него большая квартира, новая BMW, и он все сделает для меня. И почему мне не нравится, когда он обнимает меня?! Во Франции это абсолютно нормально, там горячий народ. Я ушла, чуть не плача, я же ничем не давала ему повода: ни одеждой, ни поведением, я уверена. Я, наверное, совсем глупая. Но стало так обидно, горько: это – недостижимо для нас сейчас, это – стало светлой, прекрасной мечтой для нас сейчас, а какому-то идиоту стоит протянуть руку.