Владислав Дорофеев - Ортодокс (сборник)

Встретили в баре, где был один сплошной джаз, и пластилиновая толпа людей, пару – он Бруно, полицейский, из Баварии, из под Мюнхена, она Татьяна из Санкт-Петербурга, пять лет замужем; Бруно скоро едет на полгода служить в составе миротворческих сил в бывшую Югославию. Он там будет не военным, а полицейским, причем, без оружия, смотреть за порядком, заработная плата в два раза вышел, он сам вызвался и еще прошел небольшой конкурс. Слегка врун, когда я рассказал о проститутках, которых в Югославии подвозят к военным городкам в день заработной платы, он совершенно лживо и фарисейски ответил, что, мол, с этим не будет проблем, ибо посылают туда только тех, которые женаты. Будто бы женатому не хочется еще сильнее. Любопытно, их при подготовке предупреждают – берите с собой фотографии жены, желательно обнаженной жены, чтобы можно было под одеялом заняться онанизмом, глядя на голую жену. Его жена – бойкая и живая, слегка косая в глазах, маленькая ведьмочка.

Съездили в Бонн. Сидели в испанском ресторанчике с двумя ребятами, он – внук Копелева, его барышня – очаровательное создание с не очень хорошими манерами, он начитан, кажется, образован, тверд в убеждениях, но пока еще не в формулировках, немного говорлив. Частный испанский ресторанчик, хозяин сам подавал, говорил, делал комплименты, хорошее молодое испанское красное вино, суп с почками, креветки в кляре – это уже обычное.

Испанский ресторанчик находился в так называемом турецком квартале, оказывается, после второй мировой войны, чтобы ускорить восстановление экономики немцы пригласили огромное количество турок в страну, им давали гражданство, по некоторым прикидкам их несколько миллионов, а всего в Германии после воссоединения – восемьдесят четыре миллиона человек – вторая страна в Европе после России.

Погуляли по Бонну, небольшой, простой и провинциальный городок, какая-то игрушечная или даже декоративная мэрия, – в смысле декорации из балета на тему: воссоединение немцев, – с балкона которой выступал Горбачев, когда говорил о величии момента – воссоединение двух Германий. Университет, в котором учились Маркс и Ницше. И оказывается, на берегах Рейна в окрестностях и самом Бонне доживали в специальных виллах богатые сумасшедшие старики, город умирающих сумасшедших.

Я, наверное, очень испуган.

Мир, в который я хочу войти, требует от меня предельно большого, а я сейчас не готов к новому уровню точности, причем, не только в изложении, но и в восприятии.

Уметь выстраивать мир не после, а до его завершения – это та работа, которая требуется от меня.

Только последней немецкой ночью я понял, что отличает проповеди и мысли отца Иоанна (Крестьянкина), – в частности и от моих высказываний, моих умозаключений, – надчеловеческая точность. Он – старец, он достиг нечеловеческой точности в искусстве построения мысли, зримо. Точность – это прежде всего стиль, стало быть он нечеловечески стилен. Источник этого стиля – человек, внутренняя духовная работа; в его проповедях нечеловеческая, хотя и формализованная, красота мысли. Это такая же реальность, как и все остальное, что его окружает.

Бог – это стиль.

Но нельзя ради общих мест отвергать человека, даже, если это общее место – вера в Бога, исполненная в лучшем стиле.

Боль. Не просто, как общее место, стилистическая пауза в жизни, а как всеобъемлющая, даже физиологическая катастрофа, боль без места и без цели. Моя душевная боль. Стонет уже не только душа, но и боль уже стонет от боли. Боль боли.

Что делать мне?

Отец Иоанн, ты прав, но и одновременно нет, у меня другая стилистика жизни, у меня другое качество точности. Я не менее точен, не менее стилен буду в конце жизни, но я – это не ты. А ребенка мы родим, да не одного, и мой выбор в том, чтобы родить детей, а не только одного ребенка.

Одно поколение! Это одно поколение – Александр Солженицын, Виктор Некрасов, Лев Копелев, отец Иоанн (Крестьянкин)!

Разные судьбы, разные люди, одна цель – единство мира, высокий стиль мысли, слова и дела, глобализм мышления! Разными путями, они приходят к одному – единство мира неизбежно, ибо только сам человек себя способен спасти, только сам человек способен найти себя в этом чудовищном хаосе, определить свой стиль, уточнить стиль мысли и жизни, и понести свое богатство человечеству.

И кто осознанно, кто не так, но все они работают на христианскую идею создания новозаветного вселенского человека.

Жизнь удалась – каждый из них способен сказать про себя: основание тому – стиль, точность, последовательность.