Алексей Фомин - Затон

Знаешь, а я от своего Вади ушла, – перебила ее Анна.

Да ты что? – искренне испугалась Ирка. – Совсем сдурела, подруга? Такой красавчик, вылитый Леонардо ди Каприо… Какого тебе еще рожна нужно?

Понимаешь… – Анна залилась краской. Даже теперь она испытывала неловкость и стыд за ту ситуацию, в которой ей довелось побывать. – Я его застала… с другой женщиной.

Кошмар! Это когда ты в командировку в Германию летала? Ну, прям как в анекдоте; возвращается муж из командировки… А у тебя все наоборот… Ой, извини меня, дуру набитую… – Ирка только сейчас заметила пламенеющий румянец, пятнами покрывший лицо Анны. – Я и не думала, что ты так серьезно к этому относишься. Считала, что у вас так… Просто…

Анна пожала плечами. Она уже снова овладела собой и могла говорить спокойно, не опасаясь, что непрошеные слезы вдруг покатятся из глаз, а к горлу подкатит мягкий, душащий ком:

Я любила его, и мне казалось, что он тоже любит меня… Замуж за него собиралась… Не знаю… Наверное, я все себе напридумывала.

Мерзавец. – Ирка сделала глоток и поставила бокал на стол. Двумя длинными ногтями выудила сигарету из пачки, прикурила и глубоко затянувшись, медленно выпустила к потолку струйку сизого дыма. – Все они такие… Скоты. – Она взяла бокал с вином, сделала еще один глоток. – Ну, любовь – это еще туда-сюда… Это я могу понять и даже представить. Но замужество… Зачем тебе это нужно? Ты еще скажи, что ребеночка хочешь завести.

Да, хочу, – с вызовом ответила Анна. – Если не сейчас, то когда же? Ну, не в сорок же лет…

Не знаю, не знаю… – Ирка состроила физиономию, долженствующую изобразить, по ее мнению, крайнюю степень сомнения. – Все эти памперсы-шмамперсы, пеленки-распашонки… Все это меня как-то не вдохновляет. Не знаю… Ведь это на несколько лет превращает тебя в опустившуюся, прикованную к дому дуру. А им только этого и нужно. Они спят и видят, как превратить тебя в бессловесную машину по производству детей и ведению домашнего хозяйства. А они тем временем будут других баб обслуживать… Нет, это не для меня. Все эти замужества… Знаешь, я теперь даже просто пожить гражданским браком не соглашаюсь. Хватит, пару раз напоролась уже… Раз предлагает, значит, у него куча грязного белья накопилась и гора немытой посуды в мойке.

Анна пожала плечами, ничего не ответив.

Женщина должна быть свободной. Подожди, тебя еще разок чухнут таким вот образом, будешь думать так же, как я, – уверенно заявила Ирка. – Нет, я, естественно, за монашеский образ жизни не агитирую. Если попадется достойный кадр… то можно его и полюбить немножко. И то, нужно еще проверить, достоин ли он того. А то ведь они все надуваются, а на поверку – пшик…

Цинизм, Ирка, это конечно здорово, но хочется иногда все-таки расслабиться…

Вот ты и расслабилась, – поставила жирную точку Ирка.

Я ей, понимаешь, в жилетку собиралась поплакаться, а она, вместо утешения, воспитывать меня взялась, – возмутилась Анна.

Ирка загасила сигарету в пепельнице и, широко расставив руки, с чувством продекламировала:

О, несчастное дитя мое! Приди, приди ко мне! Прильни к груди моей! Ороси ее своими горючими слезами!

Анна рассмеялась, а следом за ней – и Ирка. А сразу после ужина Анна отвезла подругу домой.

Дождь прекратился, но видимость от этого стала только хуже. Взвесь жидкой грязи, рассеивающая яркий свет ядовито-желтых уличных фонарей, повисла над дорогой, облепляя машину со всех сторон. Анна сбросила скорость и включила противотуманные фары, но помогло это мало. «Ничего, – решила она, – поеду потихонечку. Ну, подумаешь, приеду на двадцать минут позже… Все равно сразу лягу спать. Может быть, Нюточка сегодня приснится». – Подумала она с надеждой.

Чудесная, непостижимо правдоподобная, удивительная Нюточка являлась ей во сне всего лишь дважды. В тот самый день, когда Анна вернулась в Москву из командировки. Она, удивленная и заинтригованная этими удивительными снами, вернее обилием фактов и мелких бытовых деталей, в них присутствовавших, долго приставала к матери, заставив вспомнить все, что ей известно о предках. Но известно было не так уж много.

Прадед Арсений был богатым человеком, но за годы гражданской все состояние было потеряно. Когда красные окончательно взяли Самару, Арсения арестовали. Видимо, требовали выдать золото и другие ценности. Но у него ничего уже не было, кроме старенького пароходика, который ему до поры до времени удавалось спасать от всевозможных реквизиций на нужды воюющих сторон. Но пароходик этот и так, и так достался большевикам. Недели через две Арсения расстреляли. Прабабка Анна, получив это известие, ушла из дому и пропала без вести. А мать ее, прождав еще какое-то время в Самаре, забрала детей и уехала к себе на родину, в Кинешму. Жить им в Самаре было уже негде. Из собственного дома их выкинули практически сразу же после взятия города красными. Какое-то время они ютились во флигелечке вместе с бывшей прислугой. А потом их выбросили и оттуда. Да и слишком прочно в Самаре к ним приклеился ярлык буржуев-мироедов. А в Кинешме у нее оставался собственный домишко, знали ее там как человека маленького, незаметного, вдову то ли аптекаря, то ли краснодеревщика.