Алексей Фомин - Затон

Милиционер – ингуш? – перебил Синева Слава.

Наверное. Я не спрашивал. Номера на машине ингушские были.

Врешь. Ингуш не мог во Владикавказ поехать.

Синев пожал плечами, затоптался на месте, лицо его исказила судорога, левый глаз вдруг задергался, и ему пришлось закрыть его рукой, чтобы остановить тик.

Хорошо, хорошо. Я верю тебе, продолжай, – подбодрил его Слава.

П-приехали мы во В-владикавказ. – У Синева появилось легкое заикание. – Он меня высадил недалеко от автовокзала, дал денег и говорит: «Бери билет на первый же автобус и уезжай отсюда подальше. На автобус дают билет без документов. В свою часть не суйся. Добирайся домой», – и уехал. Я взял билет, стою, жду, пока автобус подадут. А тот милиционер, ну, ингуш который, он мне одежду дал вместо моего рванья. Брюки и бушлат старый ментовский, без погон, у него в багажнике валялся. Но он крупный мужик, в годах уже. Так что одежда на мне – видно, что с чужого плеча. А тут патруль ментовский. Документы. А у меня… Сами понимаете. Повели меня к себе. Тот, что помладше, опять ушел на территорию, а второй стал меня допрашивать. Ну, я ему все и рассказал: и про капитана Портнова, и про рабство, и про побег, и про милиционера-ингуша, и про то, что я домой к себе, в Пермь собирался добраться. Он меня выслушал и повел. Посадил в машину… и отвез к себе домой. Спрашивает: «Телефон у матери есть?» А у нее только рабочий. Попробовали дозвониться, с первого раза не получилось. Не позвали ее к телефону почему-то. Короче, он меня жене своей оставил, а сам уехал опять на работу. «Нельзя, – говорит, – тебе одному в таком виде, без документов, без денег… Не доедешь до дому. Заметут тебя…» А через день уже мама прилетела. И мы в месте уехали. Так на автобусах и добрались до дому. Дома пошли в военкомат. Сначала с женщиной какой-то говорили, потом с районным военкомом. Военком выслушал нас и говорит: «Посидите пока здесь, в моем кабинете, сейчас мы что-нибудь для вас придумаем…»– и вышел. А через минуту женщина забегает. Ну, та, с которой мы вначале беседовали и говорит: «Бегите скорее, военком в милицию звонит, говорит, что дезертира поймал. Уже наряд выехал». Мы бежать. Мать меня к знакомым отвела, а сама – домой. А дома уже менты ждут. Хотели меня арестовать. Мы посоветовались со знающими людьми и решили ехать сюда, в часть. Может, здесь примут меня обратно? Но сначала я с вами, товарищ капитан, хотел посоветоваться…

Синев замолк, с надеждой глядя своими телячьими глазами на Славу. И даже стал по стойке «смирно», вытянув руки по швам и сжав кулаки.

Слава смотрел на этих простых, не очень далеких, но честных людей: на русского солдата и его сорокапятилетнюю старуху-мать, благодаря человеческой жадности и подлости, попавших в бесчувственные жернова государственной машины, и чувствовал, что душа его плавится. Сначала она нагревалась, обугливаясь и становясь из лазурно-зеленой с редкими серыми вкраплениями все чернее и чернее. Потом, раскалившись, стала красной и, наконец, побелев, закапала, как слезами, тяжелыми горючими стальными каплями. К тому моменту, когда Синев закончил свой рассказ, внутри у Славы вместо души уже был клинок. И он сам уже был не Слава Будылин, а златоустовский булат – стремительный, разящий, обоюдоострый, тяжелый, несущий смерть.

Он поднялся с табурета и, пошарив по карманам, достал бумажник. Копаясь в его отделениях, доставал купюры, потом сунул их обратно, закрыл бумажник и протянул его Синеву. Тот стоял, опустив руки и в растерянности моргая глазами. Тогда Слава подошел к нему и, засунув бумажник в карман его брюк, сказал:

В полк не ходи. Езжай домой, к черту на кулички, купи себе новые документы, но сюда не суйся. Убьют. – И вышел.

Он бежал по улице и в своем беге, ритмичном и размеренном, походил на знаменитых эфиопских марафонцев-чемпионов. Такой же невысокий, сухой, жилистый. Такой же целеустремленный и неутомимый. С такими же тонкими, резкими, скульптурновылепленными, загорелыми до черноты чертами лица. С такими же изящными, раздувающимися, как у бегущей антилопы, ноздрями. Только раздувались они у него не от сверхусилий, а от гнева.

Когда Слава рванул дверь портновского кабинета, тот сидел за рабочим столом и увлеченно разыгрывал какую-то стратегию на принесенном из дому лэптопе.

А, Славка… Привет, проходи.

Одним прыжком преодолев расстояние до стола, и не замечая протянутой руки, он молниеносным движение рубанул ребром ладони по горлу. Перескочив через стол, Слава наступил на грудь опрокинувшемуся назад вместе со стулом Портнову.