Владислав Дорофеев - Брызги дождя

Мальчик падает вперед и, исчезает телом в плоской глубине лодки.

Старшенькой нет. Где старшенькая?

Семилетняя спит в доме, сорокалетний подошел, опираясь на мужика, к углям и, вдыхает тепло, манящее, как Луна в полнолуние. Мужик зачем-то озирается. Хват-мужик говорит.

– Нет, не вижу еще, нет. Ну, ты не бойся, придет. А, вот и она легка, как ноченька, бежит к нам, раскинув руки в стороны. Я пошел, тороплюсь, старшенькая знает, отведет. Прощай, дорогой… Не боишься остаться в доме?.. Утром Марта вас разбудит…

Разошлась деревня, разбрелась по домам, уснула и, как бы забыла на утро, что было вчера, но происшествие сложится в песню и легенду.

Дочь и отец идут в дом. Впереди дочь, за ней отец, положив руку на ее правое плечо, дочь вытирает капли пота на лбу и спускает на глаза челку, так она напоминает кобылку. Она еще слепая, и она еще частица темного, нового мира, который сотворил женщину. Этот мир – деревенский сад.

Отец, Овлаан, до сегодняшнего дня верил в неизменность отношения дочери к отцу. Вторую свою руку отец воткнул в бок, ждет, молчит. Парочка подходит к крыльцу, дочь тыкает дверь, отец скрипит ступенями, вваливается в темь дома, бросает дверь назад, стаскивает очки, но темь позволяет лишь нащупать бывшую деву.

– Ты где была, дрянь.

Шепчет папа и добела стискивает пальцы, но этого не видно.

Старшенькая держит в руке кружку, она схватила ее, когда заскочила в дом.

Дочь была с мальчиком из похоронной процессии. Когда они втроем, ерзая телами, вошли в толпу черных и женщин, руку старшенькой нащупала чья-то рука. Она проследила, оказался мальчик. Он шептал, боялся, как боится папа, чтобы не увидели. «Хочешь я расскажу, что произойдет». Она ответила: «Хочу». «Поздно рассказывать, сейчас сама увидишь. Смотри вон желтая школа. За школой наш сад. Приходи, когда наш жертвенный костер озарит верхушки деревьев вокруг дома Семена. Приходи к школе».

Старшенькая шепчет ласково.

– Огромный костер. Что, будет карнавал?

– Нет, будут жечь Семена. Смотри, что сейчас начинается.

– Я приду, если будет, как ты предсказал.

Затем началось произошедшее уже, и ночью дочь убежала к школе. В беседке под грибком, на песке, в деревенском саду они любили друг друга. Она поцеловала мальчику руку, которую он протянул ей, когда вышел навстречу, он схватил ее тело и поцеловал ее в лоб. Они захотели друг друга, и покатились два тела по земле. Всюду ночь и темь. Помоги боже, им не расставаться. Старшенькая отталкивает мальчика и шепчет.

– Страшно. Откатись от меня. Хочу к папе… Ухожу.

Старшенькая заплакала и побежала, подпрыгивая, за ограду детского садика.

К ограде, возле калитки прислонен металлический жираф, с опущенной шеей и двумя ногами. Бывшая дева замедлила шаги, укоротив их, и присела на корточки перед жирафом, она поцеловала ему плоский металлический нос и прыгнула вверх.

– Мальчик. Спасибо.

Она воскрикнула и, заулыбалась, смеется тонким металлическим листочкам сирени, которые между прутьев ограды. Мягко громыхнула калитка, старшенькая отбежала, закружилась, закрутилась, подставив ладони небу, и меж небом и головой ее восстало цилиндрическое белое туманное тело, и заиграли в нем зеленые огоньки, и взрывались в нем звезды, а по внутренней стороне пробегала, конечно, и белка, проползла и змея, и стрекоза, и комар, и шла цесарка, и прыгала косуля, и рос цветок лотос. Нам, здешним, открывается дикая и вольная картина. Часть цилиндра, примыкающая к самой голове, стала непрозрачной и там, как по экрану, где сухо и нет пения воды, скользит лодочка, словно, сухая колыбель плывет и, несет по тени водя дитя, старшенькую, деву, навстречу красному зареву, огню; несет сухая пена сухую лодочку, и поет цилиндр, затрагиваемый облаками.

– Где лежит младшенькая, покажи?

Они забывают включить свет, и топорщится бессильная жестокость отца; двери они прошли, вошли в комнату, в комнате две ширмы и зеркальный шкаф, напротив шкафа круглый стол.

Тени оживают и двигаются, размахивают руками, шумят. Большая тень размахнула теневой рукой с возгласом, «ты, где была, дрянь?», смачно и с хрустом всадила кулак в голову маленькой тени. Ночные внутренности плоти дома, раздвигаются сосредоточием теней.

Три раза большая тень деформировала голову маленькой тени.

Старшенькая постояла. Молчит. Прижимая края кружки к лицу, выдавила в нее из рваных щек и губ жидкую кровь, проверила, опустив, пальцем, много ли набежало, и выплеснула содержимое в лицо папы; выбросила кружку в зеркало шкафа, стекло треснуло, и пятно поползло по трещинам. Руки старшенькой елозят по лицу отца, и она шепчет, «просил, просил».