Владислав Дорофеев - Школа ангелов

Монах ходит под напряжением Бога. И эти люди никому неизвестны. Многочисленные безвестные русские гении – от призрения суеты, от мужественности и стремления к бесконечному.

Праведников в мире должно быть не меньше какого-то числа. Иначе сатана оборет.

Сила соловецкая волнами изливается на мир.

С разбитой колокольни монастырский двор кажется обыденным, ничем не отличаясь от тюремного. И нет в нем ничего поэтического или небесного. Струя булыжников, пересекающая двор по диагонали от трапезной к храму, попирающая землю, и искушающая судьбу человека своей прямолинейностью, – на протяжении столетий всегда на одной прямой, – своей чудовищной простотой, которая кончается всегда одинаково – смертью! Или жизнью!

Я стою на разрушенной колокольне, вокруг меня весь мир – я уже часть колокольни, и часть этого немыслимого заката, и шаги этого ангела с черными пока еще крыльями, вознесясь к небу, растворили меня в себе – уже я – отпечатки на булыжнике. И вот они ушли туда же, куда и детство мое. Там растворились во времени.

Вот он идет, перетекая из жизни в смерть, из смерти в прорву забвения, черные крылья мантии колышутся у него за спиной, черный клобук искушает сердце близостью к вечности, испытание которой вынесли не все, кто оставил отпечатки своих ног на бесстрастном булыжнике. Что в глазах у него – ангел или земля?! Какая драма!

Невыносимо растяжение времени, невыносима безразмерность страдания, неисчерпаема драма человеческого сердца – ангел я, или человек? А ведь я уже ненавижу в себе человека. Я уже никогда не оглянусь. Но и страх еще остался. И ветер еще меня косит, и голод донимает. Любовь к Господу! – я так хочу, чтобы это было единственным моим желанием! И не могу победить! Не могу. В кровь закусываю губы, ломаю пальцы. Ничего. И кажется, уже никогда. Мое состояние нельзя назвать страданием. Ведь крылья всегда за моей спиной. Я к ним привык. Я их слышу, слышу их трепетание на ветру и шелест на морозе. Они – моя неотъемлемая часть, в них моя боль и холод моих умирающих очей земных. Но они! – они ли вознесут меня к Богу? Вот в чем мой постоянный кошмар ночной. Моя отрава. И проклятие я посылаю небу в такие часы, полные огня и боли! Лишь на господнюю благодать у меня надежда в такие часы. И она приходит всегда в мою душу. Поначалу липкая и скользкая, подтверждая мою слабость и тщедушие. Но что мне остается!? Я ее принимаю. Я хочу стать ангелом. И я не умею. И тогда я кричу ввысь. Но кто же меня научит!? Кто мне укажет путь к Богу!? И нет мне ответа. Лампада жалобно светит в углу. Я один, тишина в груди – холодно мне, я слышу внутреннее сотрясение членов, и их трение о кожу. Я твержу тогда себе – умри, мешок с костями! Ты – страх, и ты – боль. И еще остается одна надежда – твоя боль, значит, ты еще жив. Холодная строгая даль рассвета! Мой смертный час и моя доля. Поберегись!

Однажды я проснусь не здесь и не так. И счастьем меня окатит из звездной купели детства. И где в этой жиже мне искать мое детство? Кто мне укажет? Поклонимся утру, прекрасному и твердому сообщнику детства – мы проснулись, а мир другой! Мы проснулись, а обиды уже нет. Мы встали поутру, а слезы высохли. Мы проснулись, а Богородица меня зовет и гладит рукой, и целует нежно. Мы проснулись, а ласковый рассвет пахнет солнцем и свежим небом. А в храме уже молятся. И неловко нам, и стыдно не встать. А молитва уже подходит к концу. И неужели без Нас! Мы же хотим молиться, мы же хотим приложиться к мощам апостолов, мы хотим поцеловать мощи святых отцов наших, мы хотим к кресту припасть и поклониться братии. И попросить прощение. И братия нас простит.

Что мне делать? Как мне рассказать… Нет. Как мне составить слова, чтобы понять – как и ради чего существует монастырь? Откуда внутри такая мощная круговерть, которая втягивает в себя, и уже ничего и никогда не выпускает наружу; попав внутрь монастыря однажды – ты уже в нем навсегда. И никогда ты уже не выйдешь из монастыря. Ты – уже его часть. Навсегда. И никогда. Никогда!

Вот какие мысли я услышал под этим клобуком, пронесшимся подо мной над булыжником в монастырский храм.

Память моя полна обрывочных снов. Я помню пение. Пение соловецкого заката. Холодное, чистое, желтое пламя заката. Так красиво, что хочется выбежать на самую середину неба и возопить к Богу, который совсем рядом, который уже здесь, и ничего и никто меня не отвергнет – мой глас принят и приятен. Мой глас – это молитва! И уже нет ничего кроме молитвы – я весь – это глас к Богу – я весь молитва. Хотя мне и страшно, я боюсь поверить в свое счастье – Бог меня не оставил, Бог мне верен. Он решил, что он – это я. Теперь край небес – это я. Теперь моя гибель уже никогда меня не коснется. И я уже даже и не боюсь ничего. Я растворил время и выплеснул за край небес жижицу, замешанную на страхе, безволии, агрессии, пакости и нетерпимости. Монастырь не кончается вчера, монастырь начинается завтра.