Юрий Козлов: Условие

Ровно в семь они были на углу у метро. Предварительно друзья наведались в магазин, где взяли бутылку портвейна и шоколадных конфет. Феликс, правда, предположил, что после работы девицы захотят есть. Клячко ответил, в таком случае можно будет сводить их в кафе-автомат, оно недалеко. Дёшево и сердито. Феликсу не нравилось это кафе. Надо было опустить в автомат пару двадцатикопеечных монет, и тусклый от жира кран с хрюканьем выплёвывал в ушастую железную миску порцию борща. Пройти с подносом к другому автомату — и в тарелку падал клубок макарон по-флотски. Есть в кафе полагалось стоя. Вряд ли девицы будут в восторге, подумал Феликс. Но возле других — приличных — кафе уже выстроились очереди.

Они стояли у метро, нервно посмеивающиеся, позёвывающие, принаряженные. Мимо двигались озабоченные, возвращающиеся с работы люди. Не сказать, чтобы солнце слепило, но Клячко зачем-то нацепил на нос зеркальные очки. Феликс обращался к нему, но вместо Серёгиного лица видел в маленьких кривых зеркальцах отражение собственного — верблюжьи-выпученного, губастого, похотливого.

— Вон они, — сказал Серёга, зорко обозревающий сквозь очки окрестность.

Подружка оказалась восточного типа: приземистая, черноволосая, с маленьким личиком. На ней была короткая юбка и пушистая полосатая кофта. Впрочем, рядом с хмурой рыжей Ниной, которая отчего-то ещё и прихрамывала, она казалась симпатичной.

— Её зовут Наташа, — мрачно сказала Нина, подтолкнула корпусом подружку к Феликсу, словно овцу или козу.

— Нинк, чего толкаешься? — хихикнула Наташа. Лицо её то ли из-за неудачной косметики, то ли из-за начинающихся сумерек казалось абсолютно неживым, бескровным. Феликс успел разглядеть, что зубы у Наташи маленькие и острые, как у мышки. Они были какие-то обгрызенные, что ли, Наташины зубки, если можно так сказать о зубах. И ещё он отметил в эти первые мгновения, что, несмотря на добрую доверчивую улыбку, детскую готовность хихикать по любому поводу, у Наташи крепенькое тельце и толстенькие ровные ножки. Какое-то угадывалось в этой Наташе рабье стремление вверить себя Феликсу. «А может, и не мне именно, — подумал он, — лишь бы кому…»

— Ты тоже на шарикоподшипниковом? — спросил у Наташи Клячко.

— Да, в ОТК, а Нинка в цехе. А ты?.. — повернулась к Феликсу.

— Он тоже в институте на первом курсе, — не дал ему открыть рот Серёга.

Феликс подумал, Серёга надел зеркальные очки, чтобы врать. Некоторое время шагали молча. Феликс знал, что шарикоподшипники — это такие железные колёсики, внутри которых помещены шарики. Кажется, они призваны уменьшать в агрегатах износ деталей. В детстве Феликс за два таких колёсика отдал новенькую игрушечную лодку. «Тебе скоро шесть лет, — сказал ему тогда отец, — нельзя быть таким идиотом!» Вот и всё, что Феликс смог припомнить о шарикоподшипниках. О себе тоже приходилось молчать, так как он не знал, в каком институте учится.

Они тянулись по набережной в сторону дома Феликса. Вчетвером идти по узенькому тротуару было неудобно, гуськом — смешно. Мрачная Нина решительно ухватила Клячко под руку, утащила вперёд. Феликс и Наташа оказались рядом. Мягкая Наташина кофточка тёрлась о локоть Феликса. Локоть пронизывали слабые электрические уколы. Феликс неожиданно расхрабрился, обнял Наташу за плечи, шепнул на ухо, что любит стоять на набережной, смотреть в воду канала, кажется, он тоже вода, тоже куда-то движется. Наташа слушала внимательно. Такое, видимо, ей в голову не приходило. «Сволочь, — подумал о себе Феликс, — сентиментальная сволочь!» Наташа не знала, как реагировать на его откровения, на всякий случай прижалась теснее. Тут оглянулся Серёга, одобрительно подмигнул, мол, порядок. Феликсу сделалось стыдно, что Наташа тоже видит это подмигивание.

Они почти подходили к его дому, когда из подворотни выскочил Чича, их одноклассник, прозванный так отчасти за свою фамилию — Чикулаев, отчасти за сходство с мартышкой — Чича был тщедушен, зубаст и ушаст. Трудно было поверить, что он учится в десятом классе. В шестнадцать лет Чича сохранил звонкий пионерский голос, непобедимое пристрастие к детским играм.

Некоторое время Чича смотрел на них, не вполне узнавая. На Серёге была огромная, как распущенный парашют, голубая рубашка, недавно вошедшие в моду белые эластичные ботинки на кнопках. На Феликсе — серая куртка с карабинчикамн на карманах, которую он с великим трудом выпросил у отца. Тот сам хотел быть модным. «Не солидно, Фёдор, — окоротила отца мать, — ты ведь не мальчик». — «Отчего же? — усмехнулся отец. — В социальном плане я — юноша, обдумывающий житьё, точнее, юноша, за которого житьё раз и навсегда обдумано! В некотором роде я Фауст, обретший эликсир вечной юности!» Мать поморщилась. «Ладно-ладно, носи», — со вздохом смирился отец. Ещё Чичу заинтересовали поблёскивающие в закатном свете Серёгины очки. Девиц Чича не заметил.