Юрий Козлов - Условие

Действительно, не всегда. Были, были общие радости, надежды, планы. Фёдор Фёдорович, помнится, бегал к ней с написанным. И она понимала, давала толковые советы. Отчего же сейчас так отупела? Сейчас Фёдору Фёдоровичу и в голову не могло прийти: читать жене написанное. «Видимо, дело в том, — спокойно подумал Фёдор Фёдорович, — что её воля, цели, да вся её жизнь реализуются в некой умозрительной, по крайней мере для меня, плоскости. Не только как мужа, — усмехнулся он, — так сказать, близкого человека, но и простого обывателя, жителя Отечества. Что толку, что сначала она ведала торговлей, сейчас занимается строительством, завтра, возможно, её перебросят на что-то другое? Хороших вещей не купить, как не было ничего в магазинах, так и нет. Вот разведёмся, когда я получу жильё, сколько предстоит мытарств? Где оно — могучее строительство? Вокруг развал, а у неё ни стыда, ни раскаянья! Да что она, родилась, что ли, чтобы руководить? Откуда уверенность, что всё, всё! по силам? Миллионы людей до пенсии сидят за канцелярскими столами, произносят заклинания, насаждают инфернальную бумажную жизнь, враждебную всякому живому делу. Да можно ли при такой работе оставаться… живым человеком — женой, матерью? Неужели бумага сушит жизнь? Как же нам жить вместе, когда нет общего, объединяющего?» Фёдор Фёдорович отказывался принять за объединяющее её руководящую работу. Она — его литературные труды. Общим у них был сын Феликс, но он вырос.

Фёдор Фёдорович вспомнил один давний эпизод. Они тогда жили на Невском в двух узких, как пеналы, комнатах, выгороженных из некогда одной большой. В одной из комнат была ниша, где помещался умывальник. Уборная и кухня находились в коридоре, вне квартиры — общие для нескольких квартир. Дом был полукоммунального типа. Фёдор Фёдорович тогда только ушёл из газеты, сочинял первые рассказы, повести. Материала, казалось, не исчерпать. Он писал по ночам. Вот-вот должна была выйти книжка, в журналах уже напечатали несколько рассказов. Фёдор Фёдорович ходил в молодых, да талантливых. Ему звонили, делали разные заманчивые предложения. Он вдруг сделался интересен совершенно незнакомым людям. Это было предвестием славы, популярности, так тогда казалось Фёдору Фёдоровичу. То была счастливейшая пора. Он был уверен, что покорит мир. Главное, сил было много. Повесть написал чуть ли не за месяц. На большие очерки уходило два-три дня. Тогда-то и позвонил ему Зяма, завлит детского театра, сказал, что прямо сегодня, сейчас, — он уже обговорил его кандидатуру с главрежем и директором, — может дать договор на пьесу антирелигиозного содержания. И если Фёдор Фёдорович к Новому году сделает, они немедленно приступят к репетициям, чтобы зритель увидел постановку уже в следующем году. «Тема, старичок, тема пятки жжёт, отсюда и спешка. Сделаешь эту штуку, она как паровоз тебя потащит. Сам будешь музыку заказывать». С предстоящей славой прозаика Фёдор Фёдорович свыкся, теперь аршинные буквы собственной фамилии увиделись ему на театральных афишах. Он согласился и немедленно приступил к работе. Единственно смущало отсутствие собственных счётов с религией, ну, да Фёдор Фёдорович полагал тогда, чем неизвестнее дело, тем решительнее следует за него браться. Извечный нахрап молодости, стремление к славе, боевитая невежественность, а также привычка к скорописи дали блестящий результат. Обложившись антирелигиозной литературой, Фёдор Фёдорович написал пьесу за три недели. Была там одинокая безмужняя женщина. Был её сын Васька. Был козлобородый постоялец, который сначала втянул в баптистскую секту женщину, а потом принялся за мальчишку. Был и счастливый финал, когда в главаре секты — этом самом козлобородом постояльце — опознали полицая, служившего при немцах в соседнем селе. Правда, было не совсем понятно, зачем это бывший полицай сунулся в места, где его помнили, но Фёдор Фёдорович сделал так, что он как бы уже отсидел свой срок и решил, раз власть простила, значит, и люди должны простить. Но он ошибся, баптист, бывший полицай. У памяти свои законы. Пришлось ему убраться из деревни, оставить в покое Ваську. И Васькина мать, узнав правду о «духовном» наставнике, стряхнула наваждение, вновь стала нормальной жизнерадостной женщиной, вышла в передовые доярки.

Фёдор Фёдорович отнёс пьесу Зяме. Тот сказал, что прочтёт за ночь. Однако на следующее утро не позвонил. Не позвонил и в течение дня. Это удивило Фёдора Фёдоровича, ему были известны первоначальный порыв, восторженность театральных людей. Вечером он позвонил Зяме сам. Тот сразу же огорошил его, сказав, что как раз сейчас его семья празднует день рождения… тёщи. «Ну, а что с пьесой? Ты прочитал пьесу?» — не выдержал Фёдор Фёдорович. «Прочитал, — ответил Зяма, — знаешь, во втором акте у тебя утро, ты пишешь, деревья отбрасывают длинные тени. Но ведь длинные тени — это не утро, а вечер!» — «Вот как?» — удивился Фёдор Фёдорович. «Ага, здорово я тебя поймал! — рассмеялся Зяма… — Люблю, знаешь, ловить авторов на таких вот огрехах».