Юрий Козлов - Воздушный замок (Журнальный вариант)

Что-то в мире изменилось. Андрей попытался понять: что же именно? И понял. В новом мире сделались невозможными: белый волк, седой старец, рисующий коршуна, и даже злодей Шарки. Как-то вдруг раз и навсегда Андрей перестал в них верить, и не было в душе сожаления. Холодный ясный свет наполнил воздух. Андрею стало зябко в его негреющих лучах. Лодка всё дальше отплывала от острова. В ледяных небесах было пусто. Облако исчезло. Дважды, пока плыли, Андрей оглядывался. В первый раз увидел, что Анюта, опустив голову, задумчиво чертит пальцем по стеклянной чёрной воде. Во второй — что она плачет…

…Проводив дочь в школу, Андрей посчитал свой родительский долг во время исполненным, о чём сообщил по телефону жене.

— Проводил? — переспросила она. — Ну и как? Жена тянула время. И праздный вопрос «Ну как?» лишь предварял другие, более, по её мнению важные вопросы.

— А ты как? — спросил Андрей. — Что там тебе сказали в поликлинике?

— Закрыли бюллетень.

— Всё было хорошо, — бодро ответил Андрей. Под липой её ждал какой-то паренёк. Не сказал бы что очень симпатичный…

— Ты сказал ему что-нибудь?

— Ничего. А что я должен был ему сказать? — удивился Андрей.

— Ну… Не знаю.

Когда-то это «Не знаю» чрезвычайно раздражало Андрея, казалось ему зримым воплощением пропасти между словом и делом. По Андрею, всегда было лучше молчать, чем говорить: «Не знаю…» И молчал, потому что некая вялая инерция чудилась ему в этом словосочетании, выродившееся желание следовать каким-то принципам, оставшимся лишь в воспоминаниях. Так домашний гусь осенью смешно гогочет и бежит по траве, думая, что взлетит.

Андрей вышел из будки на весеннюю улицу. Меньше всего ему хотелось сейчас встречаться с женой. «А может… пивка? — явилась неожиданная мысль. Андрей знал, — неподалёку на набережной есть пивная. Треснувшие мраморные столешницы, ветерок сдувает с кружек пену, а по Москве-реке неспешно плывёт белый речной трамвайчик, живо нарисованная картина умилила чрезвычайно. Как любили мы сиживать о этой пивной в студенческие годы… — вспомнил Андрей. — Золотое время… Золотистое, золотистое… Почему таким родным кажется это слово?»

У входа в метро Андрей остановился выкурить сигарету. Едва затянулся, почувствовал, что как бы тронулись неведомые кони. И чувство времени — плавное скольжение по хрустальной реке, разглядывание давних берегов — снова вернуло Андрея к сомнительной вехе его юности: замшевой куртке. «Почему куртка? — недоумевал Андрей. — Почему именно паршивая забытая куртка среди стольких страстей, событий и прочего?»

Но куртка не желала исчезать. Напротив, обрела какой-то сюрреалистический вид. Уже не никелированные заклёпки, а глаза Анюты смотрели на нынешнего Андрея с давно канувшей в Лету куртки. Это они, золотистые, страдающие, плакали, когда он шёл гулять по улице Горького. Как волновали его эти прогулки! Он заканчивал десятый класс и не думал, совершенно не думал об Анюте! Андрей вспоминал, какая тогда звенела в нём пустота. Нравиться! Хотелось нравиться девушкам! Случалось, они обращали внимание — сначала на куртку, потом на Андрея, — и какое мощное эхо сотрясало пустоту, будто из одной лишь пустоты и состоял Андрей, какие несбыточные, бесстыдные картины мгновенно рождались! Андрею претили тогда утомительные, серьёзные отношения с девушками. Другого хотелось! Иные женские образы владели воображением. Не вспоминал Андрей ни бесконечно верную жену протопопа Аввакума, ни подругу Перикла, знаменитую Аспасию, а подолгу думал о развратной римлянке — отравительнице Мессалине, о Феодоре, жене византийского императора Юстиниана, куртизанке, взошедшей на трон… Эти женщины казались Андрею куда более интересными.

Анюта, Анюта… Он уже тогда не знался с Анютой. Золотистые глаза уже ему не снились. Лишь изредка вспоминался её крик, когда уплывали с острова: «Не приближайся!»

«Как странно, — думал Андрей, — уместились в этом крике две взаимоисключающие противоположности: «Не приближайся!» и «Будь со мной, не бросай!» Какой нелепый крик… У мужчин так не бывает. Но почему он мне запомнился?»

Андрею снились совсем другие сны.

Была, правда, одна встреча возле дома. Два милиционера выводили из подъезда Сёмку, который держал сцепленные руки за спиной. Андрей посторонился, уступая им дорогу к глухой, зарешечённой машине, удивляясь, чего это милиционеры так неприязненно на него косятся. На Сёмкиной красной распухшей руке Андрей разглядел свежую наколку «Анюта».