Юрий Козлов - Воздушный замок (Журнальный вариант)

«Да при чём здесь это?» Андрей взглянул Анюту.

Анюта пила глазами распахнувшееся озеро.

Андрей решительно столкнул лодку в воду.

— Садись!

— Зачем?

— Поплывём на остров.

— Не остров? А чего там делать?

— Танцевать, — неожиданно для себя сказал Андрей, продолжая мысленно единоборствовать с обнажённой Ривой.

— Танцевать? — изумилась Анюта. — Вот опять! — крикнула, — Откуда ты знаешь? Что я хочу… танцевать? Нет, я действительно хочу танцевать! Только что об этом думала.

— А ещё? — спросил Андрей. — Ещё о чём думала?

— Ещё? Ну… Не могу же я тебе всё рассказать… — Анюта нервно засмеялась, а Андрею почудился другой женский голос: «Виват, гвардия!»

Лодка уже скользила по стеклянному озеру. Сияющие капли скатывались с вёсел. Желанный остров приближался, укрупнялся, теряя вблизи общие очертания. Только вдоль берега на острове росли деревья, в центре была большая круглая поляна с шелковистой нежной травой. Когда-то Андрей действительно играл здесь в пиратов. Два пенька торчали на поляне. На одном восседал Андрей, на другом знаменитый капитан Шарки, самый жестокий и кровожадный в мире пират, чью ледяную душу не могли отогреть ни женщины, ни убийственные дозы алкоголя, ни даже пылающий тропическим летом камин в каюте. Капитан Шарки был одним из призраков, населяющих остров.

Андрей знал, как удивит Анюту этот остров с зелёной поляной, точно с лысиной посередине. Каждое лето сюда приплывал на допотопной лодочке косить траву ласковый старик сторож. Весной и осенью иногда появлялись утиные стрелки. Всё остальное время остров был необитаем.

Лодка мягко ткнулась носом о прибрежный мох, Андрей выпрыгнул первым.

— Дай руку.

Анюта протянула горячую узкую ладонь. Секунда — и Андрей держал Анюту на руках, пошатываясь, дурея от яблонево-яблочного запаха, от устремлённых на него золотистых глаз, от близости Анюты. Страха не было.

— Тихо, тихо… — шептала Анюта. Руки её вдруг обрели упругость.

— Что-то случилось? — Андрей опустил Анюту на землю.

— Подожди. Подожди, пожалуйста… — В землю смотрела Анюта, занавесив глаза ресницами. — Я тебя люблю, правда, но… Я догадываюсь, зачем мы сюда приплыли, но…

— Мы приехали на дачу несколько часов назад, — сказал Андрей, — а кажется, целый век прошёл.

— Век… — повторила Анюта. — Почему век? Обычно говорят жизнь…

— Не знаю. Жи-и-изнь… Слово-то какое тягучее, жизнь тянется… А век — значит, обязательно что-то происходит сильное, смелое. Век важнее!

— Происходит… — как эхо повторила Анюта. — Куда мы идём?

Они шли в глубь острова, разговаривая.

— Боже мой! — воскликнула Анюта, увидев поляну — зелёный простор, ограниченный деревьями и небом.

— Танцуй! — сказал Андрей. — Танцуй. Здесь мы одни, никто не увидит.

Анюта торопливо и согласно кивала. Как ласковый старик сторож, не вникая в слова. Остановившимися показались Андрею её золотистые глаза. Как среди гремящего шторма обязательно есть точки, где полный штиль.

Анюта танцевала…

Андрей лежал на траве лицом вниз. Земля пахла вчерашним дождём, ещё не выросшими грибами, не просверлившимися стеблями, чистотой и… почему-то могилой. Да, именно могилой пахла сырая земля, что было в общем-то естественно, потому что всё рано или поздно возвращается в землю. «Неужели я когда-нибудь умру?» — Андрей вдыхал сырую, напоминающую о смерти чистоту и просил небеса либо даровать ему вечность, либо убить сейчас, немедленно, сию секунду, потому что казалось: если и стоит умереть, то только в преддверии предстоящего счастья, так его и не испытав. Умереть в чистом ожидании, в верности, не дожив до неизбежных впоследствии горечи и разочарования. Только сейчас, когда он счастлив больше, чем будет счастлив потом! И ещё попутная мысль мелькнула: нет ничего противоестественного в том, чтобы желать смерти врагам. Ведь желает же Андрей без всякого страха её себе, себе, то есть… почти что целому миру! Немедленная смерть не наступила, и Андрей почувствовал к ней некоторое презрение. — Нет, я никогда не умру… Мой век только начинается. И начинается с такого счастья… Я столько всего сделаю, совершу! Столько всего хорошего. Я построю самые красивые, самые удобные дома. Я… Я полюблю всех людей! Я никогда не умру, потому что… хочу так много всего сделать! Пусть, пусть все будут счастливы, как я сейчас!» Андрей плакал. То были лёгкие слёзы, не оставляющие следов. Андрей подумал, что прощается с детством: с белым волком, с седым старцем, рисующим коршуна, с капитаном Шарки и прочими, прощается, потому что действительность, начинающийся его человеческий век не нуждаются в смехотворных детских символах. Анюта, например, в них совершенно не нуждается, они лишь мешают ей понимать Андрея!